Metallica’s Black Album: Большое интервью для “So What!” [Часть 2]

Первая часть интервью

Представляем вам второй отрывок большого интервью из нового журнала “So What!”, недавно пополнившего почтовые ящики членов фан-клуба “The Metallica Club”. Представляем вам интервью с Джеймсом Хэтфилдом (James Hetfield), Ларсом Ульрихом (Lars Ulrich), Кирком Хэмметом (Kirk Hammett) и Робом Трухильо (Rob Trujillo) [в данном эпизоде последний молчит], в котором они рассказывают об альбоме “Metallica” (более известного, как “Чёрный альбом” или “Black Album”) - о создании пластинки и идее отпраздновать её юбилей эксклюзивным европейским туром в 2012 году. Перед вами вторая часть!

Стеффан Чирази: И “Enter Sandman” стал первой написанной песней?

Ларс Ульрих: Точно!

Стеффан Чирази: [Обращаясь к Кирку] Расскажи-ка! Как к тебе пришел этот рифф?

Кирк Хэммет: Я сидел у себя в комнате в 2 часа ночи.

Стеффан Чирази: А где?

Кирк Хэммет: У себя в доме в Беркли.

Ларс Ульрих: А в какой комнате?

Стеффан Чирази: Да, а в какой комнате?

Ларс Ульрих: А где именно в комнате?

Джеймс Хэтфилд: И в котором доме в Беркли?

Кирк Хэммет: [Повышая голос с улыбкой] В гитарной комнате, около 2 часов ночи. SoundGarden незадолго до этого выпустили свой “Louder Than Love”. Охрененный альбом! Вышел еще до того, как SoundGarden стали крутыми. Они ещё по клубам играли, а мы с Джеймсом, я помню, уже тогда тащились от них. Мне нравились грязноватость, тяжесть, низковатость их звучания, ну такая общая тяжесть, но вместе с тем и мелодичность. Этот рифф стал ответом на то, что я услышал на “Louder Than Love”, ну вот что-то именно в таком стиле.

Ларс Ульрих: Мы провели 2 недели с Dio в туре “Metal Hammer Festival” в мае 90-го, помнишь? В конце тура мы приехали в Глазго, это был последний концерт в Шотландском Выставочном Центре. Мы все типа обменялись пленками с записями: ты дай мне, а ты дай мне. Я не знаю, отдал ли ты Джеймсу…

Джеймс Хэтфилд: [Кирку] Кому досталась твоя плёнка?

Кирк Хэммет: Джейсону.

Ларс Ульрих: Короче, все мы разъехались на пару недель, а потом мы с Джеймсом встретились. Я купил дом в Беркли Хиллз, Норт Беркли Хиллз, и организовал там небольшую студию. Ну буквально размером вот с этот стол, места хватило для барабанной установки, усилителей и Фостекса (небольшого переносного многодорожечного записывающего аппарата, на котором обычно пишутся прямо на кассету). В общем, у нас были все риффы Кирка, но его самого не было. Мы взяли заготовки для “Sandman’a”, и я предложил: «Почему бы тебе не продублировать его партию?» Вместо 1+1 сделать 3+1. Джеймс попробовал, так получился основной рифф, потом мы добавили интро, и переход сложился из тех же аккордов или типа того. И как-то всё отлично сложилось вместе через день или примерно так. Все это происходило в Беркли.

Стеффан Чирази: Ты знал, что эта вещь станет тем, чем стала? То есть я хочу сказать, ты мог предчувствовать… Но что-то тебе подсказывало?

Ларс Ульрих: Прямо тогда и прямо там!

Стеффан Чирази: Тогда, должно быть, что-то тебе подсказывало, что вы написали нечто, что станет ласкать слух поклонников?

Ларс Ульрих: Нет… Я знал, что мы достаточно быстро создали кальку, по которой мы будем работать следующие несколько недель. Забавный факт о “Black Album” состоит в том, что он был записан практически в той последовательности, как идут песни. Сначала мы сделали “Enter Sandman”, затем мы сделали “Sad But True”, примерно так всё и продолжалось. И в ходе записи мы двигались все дальше и дальше от “Sandman’a”. Вот если разложить звучание на кусочки, то “…And Justice For All” заканчивается “Dyer’s Eve”, но тогда мы пошли и начали с песни попроще. А уж затем перешли к тем, что посложнее. Понимаешь, о чем я? Вот такая история. И случилась она в подвале дома в Беркли… Ты же был там. Дом с лифтом.

Джеймс Хэтфилд: Лифт снаружи дома!

Стеффан Чирази: Лифт снаружи дома! Убийца оленей (мы однажды нашли погибшего оленя, который упал в открытую шахту лифта)!

Ларс Ульрих: Мы провели там большую часть лета.

Джеймс Хэтфилд: Там было около 67 или примерно столько ступеней. Мне каждый день приходилось мотаться.

Ларс Ульрих: С усилителем.

Джеймс Хэтфилд: С гитарой.

Ларс Ульрих: С небольшим шкафом на спине.

Стеффан Чирази: Мне пришлось однажды прокатиться на этом лифте…

Джеймс Хэтфилд: У меня ещё тогда права отобрали, потому что у меня было 5 штрафов за превышение скорости на дороге в Беркли.

Стеффан Чирази: Видимо, ты дождаться не мог, чтобы ещё разок прогуляться по тем ступеням.

Джеймс Хэтфилд: (не реагируя на сарказм) Я жил в Новато. Да, было несколько штрафов за превышение.

Ларс Ульрих: Белый грузовик?

Джеймс Хэтфилд: Нет, животное. По поводу твоего (обращается к Стеффану Чирази) вопроса «ты знал?» ответ такой «да ладно!». Кто может знать? Если ты скажешь «вот оно!», но окажешься неправ, то будешь выглядеть мудаком. Любая песня, что мы пишем – «та самая!». Иначе, зачем вообще её писать, если она не «та самая!»? Вот так всё просто.

Кирк Хэммет: Когда песня полностью закончена и готова, ты говоришь себе: «Отлично! Она мне, на самом деле, нравится!» Но по крайней мере для меня, я думаю, это не только потому, что он (рифф для демо-ленты) нравится мне, но и всем понравится.

Джеймс Хэтфилд: А вот как происходит с тем, что нравится мне! Это больше не нравится никому!

Ларс Ульрих: Вот ещё один факт о “Sandman’e”. Ты ведь сейчас о нём говорил… Ну то есть, насколько я помню, “Sandman” стал последней песней, на которую был наложен вокал, и последней, которая получила окончательный вариант текста.

Кирк Хэммет: Да…

Ларс Ульрих: Ну потому что она лежала там…

Стеффан Чирази: То есть “Enter Sandman” стал первой из написанных и последней из окончательно завершенных песен?

Ларс Ульрих: Да, она просто лежала там. Как набор простых, основных риффов. И у Джеймса, похоже, в тот момент просто не было идей, которые казались бы ему достаточно хорошими, и он переключился на другие вещи. А затем возникла идея со смертью в колыбели и типа того [слегка смутившись, Ларс продолжает]. Где-то в начале была неудачная попытка, когда Джеймс написал целое стихотворение о смерти в колыбели ну или вроде того, что выглядело грубоватым в песне. Короче, к этой песне вернулись позже. [смотрит на Хэтфилда]. В смысле, занялись ей. Вот так она и стала последней в работе.

Джеймс Хэтфилд: Практически последней, я бы сказал, потому что это была вообще первая песня, про которую продюсер сказал мне: «Тебе стоило бы написать текст получше для этой песни.» Я ответил что-то вроде: «Я тоже тебе кое-что скажу. Вот!» [Показывает средний палец]. Я слушал группу Fear (и много слушал в то время), знаешь: «мы разрушаем семью», вот была тема! Я хотел написать какой-нибудь текст на тему семьи, которая разваливается или рушится под какими-либо обстоятельствами. Смерть в колыбели была отличным вариантом. Возможно, это было мрачновато для песни, но это было та песня, на которой Боб и Ларс [поддерживая с одобрением], похоже, наехали на меня. Но все же эти люди хоть что-то советовали взамен. И всё же я могу принять такую ситуацию, как бы мне ни хотелось по-другому. Но «иди и сделай лучше», и я пошёл и сделал… И, действительно, получилось лучше. Но вообще-то это была не последняя песня, что мы записывали. Помню, последней была “Struggle Within”. Я потерял голос на записи того альбома (именно перед записыванием “Struggle…”). Я сорвал его. Мы как раз записывали несколько каверов в промежутках основной записи, одним из них был “So What”. Я помню, сказал Бобу: «Сегодня я петь не буду, я голос сорвал.» На что он сказал что-то вроде: «Прогоним только несколько фоновых записей, пойдем, пойдем, пойдем.» Мы пошли и, естественно, провели 3 часа над записыванием вокальных партий. После этого мой голос сдох. Ему буквально пришел п…ц.

Стеффан Чирази: Море любви плескалось в студии в тот период, да?

Джеймс Хэтфилд: В “So What” ты реально можешь почувствовать наличие ненависти. Потребовалось некоторое время, чтобы восстановить голос, затем мы вернулись к записи “Struggle Within” - а это всё же непростая песня - я немного опасался, но она стала последней, мне кажется.

Ларс Ульрих: А что за история со знаменитой строкой (в “Sandman’e”) «off to never-never land»? Я ясно помню, это было нечто на тему «разрушение идеальной семьи». Там ещё была строка про деньги, вроде того… Интересно, а сохранился тот вариант?

Джеймс Хэтфилд: Я б не удивился! У тебя, наверняка, есть! У тебя ж всё хранится!

Стеффан Чирази: Прежде, чем переходить к содержании лирики альбома, давайте поговорим о Бобе Роке. Кроме его несомненных качеств, таланта, видения и факта, что он просто классный чувак, давайте поговорим о соперничестве, злости и общей раздраженности, которые присутствовали в период записи. Я думаю, что вы-парни крепко уперлись лбами в тот момент. Расскажите мне о первых двух неделях в лос-анджелесской студии, “One On One”, кажется?

Ларс Ульрих: Я не помню, чтобы в то время была какая-то особая напряженность между мной и Джеймсом. Я думаю, мы были вполне сплочены в….

Джеймс Хэтфилд: Против Боба, более-менее.

Ларс Ульрих: Да, мы были сплочены в нашей неловкости и неуклюжести против Боба. И это началось не в “One On One”, а в “Bay Studios” в Ричмонде, в сентябре 89-го. Запись мы начали, кажется, в начале октября?

Джеймс Хэтфилд: Подготовку к производству.

Ларс Ульрих: Ладно, в сентябре. Боб сказал: «Мы начнём «производственные репетиции.» Мы понятия не имели, о чём речь, но ответили: «Ок, давай попробуем». Короче, делобыло в “Bay Studios”?

Кирк Хэммет: “Bay view Studios”.

Ларс Ульрих: “Bay view Studios”.

Кирк Хэммет: Мне кажется, это в Эль-Черрито.

Джеймс Хэтфилд: В Ричмонде.

Ларс Ульрих: Недалеко от Эль-Черрито, где-то там. Мы пришли туда, уселись, мы вчетвером и Боб, я точно помню, что в первый же день, как он пришёл, он взял стул и уселся прямо вместе с нами. Ну мы решили “ладно, ок”. Ну он уселся, и у него еще была ещё эта хренова…

Кирк Хэммет: Доска для заметок!

Ларс Ульрих: Доска, ручка и всё такое! И он сидел прямо вместе с нами. Мы смотрели друг на друга, а он сидел вместе с нами. Это было странно, потому что раньше никто никогда не сидел с нами. Даже Флемминг всегда находился за стеклом, он никогда не лез в ….

Кирк Хэммет: Он [Боб] оказался в нашем личном пространстве, на территории группы.

Ларс Ульрих: В общем, он там уселся, и мы начали, как сейчас помню, “Enter Sandman”. И потом посреди припева он предложил сыграть тот проход на ударных, помнишь? Ну тот, типа в стиле Фила Радда. А потом ещё, я не помню точно, он, кажется предложил сменить аккорд или сделать что-то по другому…

Кирк Хэммет: Что-то в “Of Wolf And Man”. В припеве он предложил кое-какие ритмические изменения.

Ларс Ульрих: Я просто помню лицо Джеймса. Я помню, смотрел на то, как Джеймс смотрит на Боба. Было очень похоже, что Джеймс встанет, подойдет и врежет Бобу. Потому что никто и никогда не нарушал никакими предложениями спокойствия, как Кирк выразился, нашего личного пространства. Ну, где-то там все и началось.

[Продолжение следует]

Перевод: Дмитрий “Димыч” Носков
Сканирование: Петя Плинер

---

Dimon