Мне нужно избавиться от гитары, которую я нашёл. Хоррор-рассказ Кирка Хэмметта. Часть 3

В конце октября выходила новость о публикации гитаристом Metallica Кирком Хэмметтом (Kirk Hammett) рассказа на хоррор-тематику “Мне нужно избавиться от гитары, которую я нашёл”. Далее читаем первую его часть в переводе на русский! Продолжение следует.

Блюзы Небраски.

Я в баре. Он обычный, но и странный одновременно.

Ряд шотов, наполненных красной жидкостью, стоят на барной стойке из нержавеющей стали. Я надеюсь, что это не кровь.

Мягкий голубой свет разлит в помещении, подчёркивая тени вокруг пустых кабинок. Я пытаюсь встать, но не могу. Краем глаза я вижу движение у дальней стены. Меня охватывает волна ужаса.

Это чёрная фигура: плотное ничто, если такое бывает. Но за ним - другая фигура, в бледно-зелёном свете. Прозрачная фигура идёт в темноте и я её узнаю. Это Кристофер.

Я слышу скрежет металла о металл. Кристофер идёт в сторону музыкального автомата в углу. Тёмная фигура пульсирует на месте. Я могу развернуться на своём сидении, но не могу встать и не могу говорить.

Кристофер закрывает лицо руками; его руки в порезах, на глазах 25-центовые монеты. Он берёт монеты и кидает их в музыкальный ящик.
Его белая футболка разорвана и испачкана кровью, кожа бледна - такой бледной не бывает. Почти прозрачная. Его чёрные волосы с тёмно-синими кончиками падают на лицо. Он разворачивается ко мне. Глаза - два бездонных чёрных озера.

“Я знаю, что ты любил эту песню”, - его голос звучит в моей голове. Мы вместе написали её. Музыка искажается, Кристофер идёт ко мне, и я снова слышу металлический скрежет. Это пальцы Кристофера. Они превращаются в иглы для шприца и царапают сталь барной стойки.

Тёмная тень надвигается и толкает Кристофера в мою сторону. Пальцы - иглы тянутся ко мне через ряд шотов.

Я просыпаюсь. Мой крик перебивает телефонный звонок.

******

“Уильям? Уильям Форте?” - спросил спокойный уверенный голос, когда я поднял трубку.

Я закрываю глаза, отгоняя остатки мрачного наваждения. Одной рукой я держу телефон, а другой массирую виски: “Да, это Уильям”.

“Меня зовут Гэрри Вэльвет, и я надеюсь, что у Вас есть гитара, которая мне нужна”.

Я уставился на телефон, неужели мне звонят демоны? “Гэрри Вэлвэй?”

“Вэльвет. Как вельвет, но помягче, - говорит голос с некоторым раздражением, - Вы знаете, о какой гитаре идёт речь?”

Это не раздражение, это нетерпение. Чем бы это ни было, это лучше, чем ночной кошмар с музыкальным ящиком: “Да, наверное. Шесть струн, маленькая, по всей видимости, проклятая”.

Сухой смешок на том конце провода: “Тогда хорошо. Я знаю, что Вы ещё не готовы отдать её, но я хочу предложить подходящую сумму, если Вы согласитесь расстаться с ней в конце Вашей поездки”.

“Похоже, Вы многое знаете о гитаре. Зачем она Вам?” - спрашиваю я.

“Это не для меня, а для моего клиента. Я знаю, что Вам нужно время подумать. Вы в Чикаго сейчас, да?”

“Да”.

“Я буду в Денвере через пару дней на этой неделе. Может быть, Вы сможете встретиться со мной там? Я оплачу любые расходы, и я думаю, в ваших интересах обсудить этот вопрос с глазу на глаз, - Гэрри делает паузу и продолжает, - Это довольно деликатная транзакция”.

“В моих интересах? - эта фраза выводит меня из себя, - почему я должен Вам верить, и как Вы узнали?”

“У меня работа такая - знать, - сухой и твёрдый ответ после длительной паузы, - Дэнвер?”

“Если у меня получится”, - а про себя подумал, что это зависит от того, чего хочет гитара.

Ещё одна долгая пауза на том конце провода: “Понимаю. Я буду на связи”, - телефонный звонок прекратился так же резко, как начался.

Я беру гитару из мягкого чёрного чехла, который я купил, чтобы её носить с собой, и сажусь на кушетку. Наклоняюсь вперёд, чтобы рассмотреть силуэты, выгравированные под подставкой для струн.

“Души в песне”, - шепчу я про себя, разворачивая гитару. Я смотрю на линии и знаки, покрывающие дерево. Они не случайны. На ней вырезаны буквы и цифры. Они кажутся случайными, но я различаю B, а, может, Y или F? Вероятно, старый телефонный номер и имя.

Я думаю, мне нужно тоже сделать свою метку. Я не понимаю, откуда взялась эта мысль, но она кажется мне важной. Может быть, мои инициалы.

Я снова верчу гитару, потом начинаю играть, чувствуя, как струны впиваются мне в пальцы: “Практика, практика, практика”…

Аккорды, которые я играл до этого, были минорными, какими-то мрачными и тяжёлыми на слух, так что я решил сыграть что-нибудь посветлее, с мажорным оттенком. Может быть, получится создать перевес баланса в свою сторону. Надеюсь, что ничего страшного не случится.

Я начал с Ля мажор, и тут же электрический разряд прошёл сквозь мои руки. Я попробовал сосредоточиться на нотах, зажимая струны большим и указательным пальцем. Что за хрень? Она не даёт мне играть мажор! Неожиданно мои пальцы резко поменяли ноты, и в голову пришли незнакомые стихи. Я слышал слова, похожие на ритуальное пение или молитву.

Звени в моих нервах,
Встряхни мои кости,
Зажги мои мысли,
Унеси мою душу…

Это было просто и естественно. Я продолжил. Ноты стали более монотонными, слова вертелись у меня в голове. Я начал расслабляться, погружаясь в них, пока резкий стук в дверь не вернул меня к реальности.

“Уиллз, ты там? - это была Октавия, - Давай же, открывай”.

“Подождите секунду”, - сердитый, я пошёл открывать дверь.

“Ты играл, - сказала она, она пролетев мимо, и села на кушетку рядом с гитарой, - она говорила? Не сказала, куда теперь?”

“И Вам не хворать”, - огрызнулся я, чувствуя некоторую злость из-за её вторжения. А ещё меня беспокоило то, что я разозлился. Но я как-то незаметно стряхнул это с себя: “Извини. Мало кофе”.

“Я думаю, это не из-за кофе. Я пыталась связаться с тобой несколько часов”, - она нежно улыбнулась мне.

“Часов?” - воскликнул я. “Да ну, я взял гитару и играл минут пятнадцать, - я взглянул на часы над кроватью, - Чего? Девять вечера? Что случилось?” Я же взял гитару около 11 утра, сразу после разговора с Гэрри Вэльветом!

“Я подумала, что ты просто игнорируешь меня, я подумала, что ты пишешь музыку и потерял счёт времени, - сыронизировала Октавия, взяла гитару и начала осматривать её, - по краям краска сбита. Ты куда-то её брал, так? Она испачкана чем-то. Эта кровь на струнах, она не твоя”.

Я уставился на неё, а потом на свои руки. Она права. Пальцы в мозолях, но чистые. “Я не знаю”, - прошептал я, чувствуя нутром что-то дурное. Я взглянул на неё снова, то ли вопросительно, то ли удивлённо, безуспешно пытаясь подавить дрожь в голосе: “Куда же я ходил?”

Она засмеялась и сказала: “Давай это попробуем выяснить”. Она указала на стул: “Садись. Играй. Тебе нужно всё вспомнить”.

“Не думаю, что это хорошая идея, - сказал я, неохотно потянувшись за инструментом, - но я ненавижу следовать своим же советам”.
“Давай, я тебе дам свой”.

Октавия откинулась назад, скрестив руки на груди. Я сидел на стуле в гостиной. “Я знаю, что гитара действует через мелодию. А ты должен использовать ритм. Начни с чего-нибудь простенького, и отбивай темп ногой. Сосредоточься на нём, а мелодия появится сама собой”.
“Ладно”, - кивнул я.

Я начал с двух простых аккордов Ре Ля минор, Ре Ля минор, один бой на бит. Каждый бой простукивать ногой.

“Вот так, - прошептала Октавия, и встала за мной, - Продолжай играть, и тихонько считать. Появится мелодия и память вернётся к тебе. Чем больше ты это делаешь, тем легче будет вспомнить”.

Я следую инструкциям, играю лёгким боем и тихо считаю: раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, снова…

От звука струн моё сознание помутнело, обзор стал Уже, как телевизор, который выключают. Когда всё стало чёрным, я вспомнил. Я стою на потрескавшемся тротуаре перед старым зданием и держу гитару.
Я медленно закрываю глаза.

А потом открываю их снова. Я сижу в полумраке комнаты мотеля. Октавия сидит передо мной на кушетке: “Появилось?”

“Не всё полностью, но что-то. Старый Грейстоун. Грязный фасад, много деревьев …. объявление над входом: “Святые для Грешников - сегодня в 9 вечера”.

“Продолжай. Мягким, спокойным боем, - шепчет Октавия, - И вспоминай”.

Я играю и говорю, перебивая ритм: “Я вхожу. Это как церковь… но не церковь. Большой зал, оформленный в виде церкви, но это клуб. Длинное помещение со скамейками, они хаотично расставлены. Низкая деревянная сцена в дальнем конце”.

Я начал быстро вспоминать, всё ещё местами смутно. Я помню, как шёл по центральному проходу, держал гитару левой рукой за гриф. На сцене два человека, вроде как готовят её к концерту. Они уходят в другое помещение, даже не взглянув на меня. У всех стен стоят вазы с цветами, белыми и красными, наверное, это лилии и розы.

На сцену из-за кулис тёмно-синего цвета выходит старичок. Он не смотрит на меня, я не уверен, что он меня замечает. Я иду, но не знаю, там я ещё, или уже нет. Он идёт напряжённой походкой к табурету посередине сцены, такого-же цвета, как его бледная кожа в морщинах. Когда он поднимает глаза, то его усталый взгляд выдаёт очень старого человека, чего нельзя было сказать по походке.

Его выражение лица не меняется, но я вижу страх в его усталых глазах. Он крестится и берёт акустическую гитару, которая стоит у табурета. Я не хочу преувеличивать, но это старая акустика Стэлла. Она из прочного дерева и выглядит отлично .

“Я думал, у меня будет больше времени, - говорит он. У него мощный красивый голос, как хороший виски, - Я не буду играть свой концерт сегодня, правда?”

Это не вопрос, и я не знаю, что ответить. Зато гитара знает. Струны тихо начинают вибрировать сами по себе. Вокруг сильный запах цветов, и в голове жужжит.

Я говорю еле слышно: “Не хочу больше вспоминать, правда”… Я делаю медленный выдох, но я знаю, что надо.

“Продолжай”, - тихо говорит Октавия.

“Я подошёл ближе к сцене и начал играть прямо на ходу. Я сначала вообще не знал, что играю, зато старичок знал, - отозвался я, - Он начал подыгрывать мне и подпевать, это стало ясно через пару строк”.

Пусть шесть гэмблеров несут мой гроб…

Шесть хористок поют мою песню…

Это была “St. James Infirmary”, и я понятия не имел, откуда я её знаю, но старичок хорошо её знал. Он пел, его тембр становился всё глубже и богаче, я такого никогда не слышал. Я встал перед сценой, подыгрывая на гитаре последней песне, выбранной им. Это было вроде последнего желания умирающего.

Шесть хористок поют мою песню…
Джазбэнд ко мне в катафалк…
Чтобы поднять шум, пока мы едем…
Вот и конец моей истории…
Давайте ещё по одной…

И до того, как старичок закончил припев, моя рука зацепила нижнюю Ми, которая издала резкий звук, и оторвалась.

Вместо того, чтобы упасть на пол, струна вылетела и понеслась вперёд на неописуемой скорости, вытянулась до невозможных размеров, и обвила горло старичку на табурете. Клянусь, она хотела отрезать его голову, но этого не случилось.

Тело повалилось с глухим стуком, гитара старичка стукнулась о пол, табурет с грохотом упал . Всё это время струна туго обвивала его шею. Два человека, которых я видел до этого, появились из-за кулис. Пока они бежали к упавшему телу, ещё две струны порвались и выстрелили. Ля и Ре задушили тех двух человек ещё быстрее, чем Ми - старичка… Они не впивались в шею, просто обвились вокруг и держались.

Они оставались неподвижны, пока Ми тащила старичка по лужам собственной крови, которая стекала по его шее и лилась по сцене. Я не мог пошевелиться. Я просто наблюдал, как струна, обвитая вокруг шеи старичка, тащит его, истекающего кровью, прямиком к гитаре в моих руках.
Когда тело, уже вполне мёртвое, оказалось в пяти футах от меня, струна остановилась. Мои руки дрожали. Через грудь словно пропустили мощный электрический заряд. Потом заряд вернулся в резонаторное отверстие гитары.

Тёмная фигура, густая тень появилась из резонаторного отверстия, похожая на щупальце из чёрного дыма, и обвилась вокруг разорванной шеи тела на полу.

Я смотрел, парализованный, как фигура из дыма затащила тело в гитару, будто фарш, ломая кости. Ужасающие звуки раздробленных костей эхом раздавались у меня в голове.

“А потом всё потемнело, и я отключился. Я не помню ничего, пока не услышал, как Вы стучите в дверь”. Я закончил играть на гитаре и посмотрел на неё. Моё сердце остановилось. Я тут-же заметил изменения на корпусе. Мой голос дрожал: “О, Господи, посмотрите! Под подставкой для струн три фигурки, и все струны на месте!”

Я пристально смотрел на гитару: всё вроде было так-же, но она выглядела по-другому. Новее. Чище. Кровь куда-то делась, как будто её там никогда не было, и резонаторное отверстие было пустым и тёмным. Какой то тёмный круг в центре корпуса, и царапин поменьше.

Потом чувство реальности вернулось. Моё тело трясло: “Мы должны позвонить в полицию”, - я умоляюще смотрел на Октавию. У неё было каменное выражение лица.

“Плохая идея”, - она пошла в кухню и подала мне стакан воды.

“Что значит - плохая идея?”

“Сам подумай. Что ты им скажешь, большой мальчик? Моя гитара убила трёх человек и съела одного из них? Они тебя закроют, да и всё”.

Я слишком быстро выпил воду, и стоял в шоке: “Но…”

“Не, ничего. Нам надо ехать. Я не могу это уладить”, - Октавия внушала надежду.

“Группа…” - начал было я.

Октавия прервала меня, приложив палец к губам: “Шшшш! Сейчас! Никакой группы. Ты либо звонишь им, либо просто исчезаешь. Но оставаться здесь нельзя. Тела найдут”. Она бросила в меня чехол. “Пакуй гитару, встречаемся на парковке”.

“У меня нет машины”.

“У меня есть. Мы в Чикаго, я демоница. С этими двумя вещами не так трудно иметь машину, - она оскалилась, - Быстрей”.

И она скрылась за дверью.

Я стоял в центре комнаты. Растерянный, напуганный, потрясённый, злой, и, наверное, немного возбуждённый. “Черт. Группа”, - ворчу я про себя.

Я хочу убежать, спрятаться, исчезнуть. Но я сейчас здесь. Может, оставить гитару в мотеле? Стоило об этом подумать, как я снова услышал скрежет металла о металл, и ощущение, будто меня ударили в сердце кулаком. Я падаю на колени и бью себя в грудь: “Бляяяяяяяяяяяя!”

Потом мысли успокоились. У гитары струны, и они тоже обвились вокруг меня.

Пара глубоких вдохов, прийти в себя и позвонить Энни.

******

К моему удивлению, она восприняла это лучше, чем я ожидал. То есть, крика было меньше, мата было больше. Я не мог ей честно сказать, почему не буду играть следующие несколько концертов, или почему я вообще не смогу быть в группе.

Я сослался на семейные обстоятельства: мама в больнице, не знаю по какой причине, всё случилось неожиданно. Я нужен своей сестре, это всё не может ждать.

А закончил я тем, что немного потерял чувство реальности из-за того, что происходит. Это было больше похоже на правду. Я как-то даже не понимал этого, пока не сказал, что устал от нашей музыки. Я врал и врал, скрепя сердцем, только чтобы попрощаться. Это обижало Энни, что убивало меня, но другого выхода не было.

Я закончил: ” Может, как-нибудь потом, я не знаю”…

“Может, иди к чёрту”, - так закончила она.

Я вышел из комнаты и направился к парковке, чувствуя себя дерьмом. Как будто я потерял ещё одну семью, и почему? Из-за гитары? Сколько раз я портил себе жизнь из-за неожиданных несчастий? Очень много. У меня просто не осталось жизней, чтобы испортить их снова.

Друзей тоже не осталось.

“Готов?” - крикнула Октавия через окно красного спортивного коупа. Крислер Конкест 1988 года.

“Не очень-то незаметная машина, правда?” - я проскользнул на пассажирское сиденье.

“А она и не должна быть незаметной, - подмигнула Октавия, - Куда едем?”

Я вспомнил утренний телефонный звонок. Кажется, что он был сто лет назад: “Дэнвер”.

******

Дорога из Чикаго в Денвер занимает 15 часов, так что мы решили остановиться на ночь в Омахе. Мы нашли дешёвый мотель в исторической части города, забронировали там номер, а сами поехали на заправку Fill & Food, недалеко от города.

Октавия настояла на том, что сама заправит машину, а я зашёл внутрь помещения. Работник кассы улыбался мне из-под кепки с красными и белыми полосками. Мне показалось, что я его знаю, но откуда? Я взял две соды и чипсы, и пошёл к кассе.

В помещении пахло гнилой рыбой.

“Нашли, что искали?” - он двигает к себе закуски, чтобы пробить.

“Да, спасибо”.

“Я имею ввиду, не здесь”, - он наклоняется вперёд с ухмылкой, отодвигает кепку назад, чтобы стало видно его голубые волосы.

“Корсо!” - воскликнул я, сделав шаг назад и вляпавшись в витрину с мучными изделиями в пластиковых упаковках.

“Собственной персоной, - Корсо кивает на дверь, - не хотел беспокоить твою компаньонку, подумал, что хорошо бы пообщаться с глазу на глаз”.

“Как Вы сюда попали? Как Вы узнали…что Вы хотите?” - я старался вернуть хладнокровие. Я посмотрел в сторону шлангов, но Октавии не было видно.

“А, ничего. Я немножко знаю, я же слуга ада. У тебя есть гитара, Октавия хочет вернуть свою любовницу, а я просто хочу вписать своё имя в цикл инструмента, не притрагиваясь к струнам”. Он улыбнулся ещё шире, пожалуй, даже чересчур. “Понятно?”

Я кивнул, потеряв дар речи на секунду: “Как Вы узнали, что мы остановимся здесь?”

“Гитара. Она как маяк для прошлого, настоящего и будущего, - он наклонился снова, понизив голос, - а ты оставляешь следы. Два трупа в Чикаго. У компетентных органов есть вопросы по ним, и, между нами, детектив Хоукс уже отвечает на них”.

“Они не знают, что это я… - я заикался, - Невозможно. Кроме того, это был не я, а эта проклятая штуковина, от которой я не могу избавиться”.

Корсо бросил на меня участливый взгляд: “О, я задел за живое?”

Я не ответил, он раздражённо хмыкнул: “Ты скучный. Хотя я могу сравнить записи. Я слышал, что они знают, что в деле замешана гитара. Да ты не волнуйся. Я не называл никаких имён”…

Прозвенел колокольчик, кто-то зашёл в магазинчик. Я повернулся. Это Октавия.

“Готов?” - спросила она.

“Корсо”, - я киваю в сторону кассы.

“Что? Тут никого нет”.

Я посмотрел на кассу - и правда. Никого. Только полосатая кепка и мои закуски: “Клянусь, он только что был здесь”.

Октавия закатила глаза: “Да, всё может быть. Я чувствую здесь что-то странное, но не могу определить, что именно. Может быть, и он. У него есть привычка появляться там, где меньше всего этого ждёшь, но сейчас он ушёл. Нам тоже надо уходить”.

Ночная дорога была длинной и пустой. Октавия взглянула на меня, когда сидела за рулём: “Что сказал Корсо?”

Я рассказал ей про детектива, и она кивнула.

“Он озорник, - сказала она, - не удивлюсь, если он подкинул копам подсказки, чтобы запутать следы. Он любит дурачиться, его пакости не похожи ни на какие другие. Но всё равно, у меня ощущение, что вот-вот случится что-то плохое. Думаю, нам нужно продолжать, и не оставлять слишком много трупов за собой, раз уж придётся это делать”.

“Слишком много? Но я не хочу никаких!” - я расширил глаза в ужасе.

“Слишком поздно для этого, подлый маленький дьявол! Тебе надо лучше понять, как работать с гитарой. Может быть, тогда останется меньше следов”…

Мы приехали в мотель. Октавия повернулась ко мне: “К сожалению, пока твоё время не закончится, будут происшествия. Или ты справляешься с ней, или она справляется с тобой и доводит до безумия”.

Я проводил её в номер, и мы присели ненадолго. Я представил, что всё нормально, я не мог поверить в то, что со мной случилось. Смотреть телек в мотеле в Омахе, пока красноволосый Суккуб сидит в позе лотоса на паласе, вроде Будды из ада, - это наваждение какое-то.

Всё нормально, говорю я себе.

Октавия неожиданно открыла глаза: “У меня идея. Поехали”.

“Ехать? Куда… сейчас?” - спрашиваю я.

Её глаза вспыхнули: “На кладбище. Возьми гитару”.

Я хотел протестовать, но невидимая сила привела меня к футляру, и я последовал за Октавией.

Это была короткая поездка. Четыре мили, и мы на кладбище Holy Sepulchre. Единственная проблема - дело к полуночи, ворота закрыты, и в такое время быть на кладбище - не комильфо.

Октавия подъезжает к месту в тени деревьев. Мы паркуемся. Потом она лезет через ограду, и зовёт меня с собой: “Давай, забор низкий, не пролезешь что-ли? Или ты испугался?”

“Испугался? Нет. Погодите, а Вам то можно там быть? Типа освящённая земля, и всё такое”.

“Так я же не христианская демоница, Уиллз, всё нормально. Пойдём”.

Мы идём по кладбищу, а потом Октавия останавливается у статуи ангела. Крылья прижаты к мраморному телу, безжизненные глаза смотрят пристально в небеса.

“Сюда, - говорит Октавия, и мы садимся, - Играй, но тихо, и только аккорды. Уверенно, спокойно, и ничего не бойся”.

Я округлил глаза: “Боюсь? - и посмотрел в резонаторное отверстие гитары, - Оно опять вылезет? И будет забирать души у покойников?” Я осмотрелся и почувствовал панику: “Здесь? Вы точно этого хотите? Вызвать зомби из могил, и всё такое?”

“Нет здесь никаких зомби, Уиллз, - подбодрила меня Октавия, - Душам с кладбища незачем быть где-то ещё. Это безобидные призраки кладбища из историй для детей”.

Я посмотрел на неё с сомнением, но начал бренчать. Несколько слабых огоньков с разных концов кладбища, но, там где мы были, - ничего, кроме лунного света, пробивающегося через облака. Иногда свет фар от машин, которые ехали мимо кладбища.

Я начал играть. Даже не зная, с чего начать, я быстро нажал Ми, и едва не начал напевать Where Did You Sleep Last Night .

Октавия спокойно наблюдала за мной. Я закрыл глаза и сосредоточился на ритме: “Чего это я делаю то?” - шепчу я под ноты.

“Открой себя. Если здесь и есть призраки, то ты их позовёшь”.

“Я точно должен это делать?” - я остановился, внезапно мурашки побежали по рукам.

“Да, продолжай играть, - настаивает она, и её глаза загораются вновь, - Они не причинят тебе вреда. Они знают эту гитару и хотят послушать её”.

Я делаю глубокий вдох и начинаю играть снова.

Сначала я их почувствовал. Странная тяжесть в воздухе, и температура резко упала. Боковым зрением я вижу тень.

“Они здесь”, - шепчу я.

“Продолжай”.

Ритм гитары ощущается в руках, груди, спине и шее. Он проходит через всё моё тело, и тут я вижу призраков.

Всего их трое. Возможно, семья, я не знаю. Они недостаточно плотные, чтобы разглядеть детали, - просто сияющие прозрачные фигуры, похожие на человеческие. Это мягкий свет. Напоминает светлячков, за которыми я гонялся в Луизиане. Двое взрослых - они больше, и один ребёнок.

Они выплывают из-за деревьев, медленно приближаясь к нам по спирали. Я играю и пока даже не думаю об этом, пальцы просто сжимают струны, а я сижу и смотрю на мерцающие фигуры.

Они медленно кружатся, подлетают ближе, потом их движение ускоряется. Я замер, почти загипнотизированный танцующими фигурами. Они не произносят звуков, но я их слышу внутри, телом и гитарой. Вибрирующий звук боли и страдания. Вскоре призраки становятся бледно-серыми.

Я чувствую боль смерти.

Она входит в меня, в мои кости. Я чувствую холод и пустоту. Я хочу остановить игру, но фигуры уже совсем рядом, и я не могу.
Я продолжаю играть один и тот же аккорд, не меняя ритм, и моё сердце бьётся в том же темпе. Зубы сжаты, и каждая мышца тела готова взорваться.

Внезапно леденящий душу вой раздаётся в ночи, фигуры замирают, и я вижу мерцание, вроде статического электричества.

“Что это?” - прошипел я, остановившись на Соль минор, стараясь разобрать что-нибудь во тьме.

“Тихо”, - Октавия встаёт. Что-то не так…

Тёмная фигура возникает из ниоткуда. Она бежит в равномерном темпе и останавливается перед призраками. Я слышу рычание и вижу белый оскал. Существо делает рывок к нам.

“Волк!” - кричу я и пячусь назад, к мраморному ангелу. Не лучшее место для нападения волка.

Октавия поднимает палец вверх: “Нет, не волк”. Существо подбегает ближе, а потом куда-то в сторону.

Оно игнорирует нас, делает маленькие круги вокруг призраков, и злобно лает. Потом свет призраков исчезает, словно лопается мыльный пузырь. Рычащая фигура бежит к нам, я вижу, что это чёрный пёс. Компактное тело, шерсть лоснится. Пронизывающий взгляд, похожий на обсидиан, острые уши.

“Адский пёс”, - шепчу я, прижимаясь спиной к ангелу*.

Октавия смеётся: “Нет, не совсем”. Она узнаёт эту тварь и начинает злиться. “Хотя, это точно псина. Маэль?”

Пёс останавливается и начинает превращаться из клубка мяса и шерсти в антропоморфное существо. Демон стоит перед нами обнажённый. “Зачем ты это сделала?” - бранился он, глядя на Октавию.

Она сделала шаг вперёд: “Маэль, не вмешивайся”, - рычит она.

Он взмахнул руками и оказался одет в чёрный костюм. “Ха, Суккуб, - говорит он, - Ты понятия не имеешь, во что ввязалась”. Он прошёл мимо неё и встал передо мной в мгновение ока. Его запах был похож на срубленное дерево: “А ты, человек, вообще ни о чём не имеешь никакого понятия. И нечего ей доверять”.

Я стараюсь говорить твёрдо, но у меня не выходит:
“Ииии чтооо, мнее доверять Вам? Выыы только что превратились из собаки в человека”.

Он засмеялся. Смех эхом раздаётся по кладбищу и резко обрывается: “Ты можешь мне верить, потому, что я хотя бы не лгу тебе, человек. Что ещё? Я не могу ничего обещать. Суккуб хочет содержимое гитары. Я хочу саму гитару, но ты Хранитель, из-за проклятия. Она может подождать, а я не могу, - Маэль поворачивается к Октавии и продолжает, - Скажи ему правду, Суккуб. Он хранит инструмент, но инструмент держит его в плену. Только смерть может разлучить их”.

Я всё ещё дрожу, но чувствую некую уверенность из-за того, что эти создания окружают меня, но не причиняют вреда. Мне кажется, что я жив только из-за гитары, иначе…

“Октавия? Что он, блять, такое говорит?”

Она встаёт, глядя на Маэля: “Он говорит, что многое придётся пережить, прежде чем гитара отпустит тебя. Ничто не даётся легко”.

Маэль снова смеётся: “Ничто не даётся легко, значит? Это будет наихудший опыт в твоей жизни. Чтобы вытащить твою гнилую душонку из гитары, придётся пережить такое, что твои героиновые приключения покажутся днём в церкви”.

“У него ещё есть время, Маэль. И ты это знаешь”, - Октавия встаёт передо мной.

“У человека есть время. Не переживай. А ты, Суккуб? У тебя оно тоже есть?” - заканчивает Маэль. Он кричит, его голова искривляется и удлиняется. Крик превращается в вой, тело становится собачьим. Длинный чёрный язык вываливается из его пасти.

Пёс трусит через кладбище, потом поворачивается, чтобы взглянуть на меня, а потом исчезает в темноте.

Я выронил гитару, повалился на колени в траву и весь дрожал.

“Уиллз, тебе нужно быть сильнее, если ты хочешь довести начатое до конца”, - она подаёт мне руку, и поднимает с колен.

Я беру гитару, опираюсь на ангела, думая о демонах, и собаках, и призраках с кладбища. Меня тошнит, но я борюсь с тошнотой: “Давайте вернёмся в номер. Не могу больше”.

******

Мы снова в мотеле, стоим на балконе. Тихая ночь, приятный прохладный ветерок. Я держу гитару, верчу её, рассматривая имена и цифры, которые нацарапаны на задней части корпуса, словно шрамы. И тут я различаю какие-то фигуры в лунном свете. Они исчезают, как только облачко набегает на Луну. “Вы это видели?”

“Видела что?” - говорит Октавия, вглядываясь в ночь с балкона.

“На задней части корпуса, при Луне. Символы. Я их сейчас не вижу, но секунду назад они здесь были. Мне показалось что-то астрологическое”.

“Алхимическое”, - безразлично отвечает Октавия.

“Вы их видели? Они мне не показались?”

“Нет, они тебе не показались, но беспокоиться о них не стоит”. Октавия встала передо мной. Я чувствую странное тепло, исходящее от неё. Она отходит, и мне внезапно становится холодно. Как будто она обогреватель. “Это имеет значение?”

“Наверное, нет”, - отвечаю я.

Я разворачиваю гитару, чтобы показать ей, что я имею ввиду, но она подмигивает мне и вытягивает свой изумрудно-зелёный ноготь. Она царапает рисунок на задней части корпуса. Странный символ - треугольник и вытянутая R.

“Aqua Regia”, - шепчет она.

Я смотрю на неё снизу вверх: “Как? Я не мог вырезать свои инициалы даже ножом “.

“Наши тела созданы из похожих элементов, и мы связаны с одной и той-же реальностью. Вот почему я не хочу играть на этой гитаре”, - до того, как закончить фразу, она оказалась за мной.

Её жар обволакивает меня, руки обнимают моё тело. Тем же ногтем, каким она царапала гитару, Октавия проводит по правой руке. Никакой боли. Будто бархатный нож. Она дышит мне в ухо.

“Но я могу поиграть с тобой”, - каждое слово режет воздух.

Я быстро развернулся, прикрываясь гитарой, словно щитом: “Нет! И хватит заигрывать со мной!”

Октавия засмеялась, искренне и весело. Я тоже улыбнулся.

“О, Уилльям, мой дорогой маленький Уиллс. Я просто дразню. Я наблюдаю за гитарой, а не за тобой. Ты не в моём вкусе”, - подмигнула она, и снова оказалась за моей спиной.

Она отпустила меня и просто прошептала: “Может быть, я в твоём?”

Я развернулся так быстро, как мог, но она ушла. Всё, что осталось на пустом балконе номера, - это я с гитарой в руке, и запах корицы от свечи, которую я только что задул.

Меня трясло. Не от холода, но тело покрылось мурашками. Я вернулся в комнату и сел на кровать. Положил гитару рядом. Меня переполняли эмоции.

Я никогда не бывал в такой ситуации. Мне не на что опереться. Я не понимаю, что делать. Но и оставить это не могу. Я слишком много знаю.

Но я также знаю, что не смогу справиться с этим в одиночку.

Мне нужна была помощь, я должен был кому-нибудь позвонить. Полиция? Церковь? ФБР или какой-нибудь экзорцист? Я не мог рассказать ничего участникам группы, особенно сейчас, и у меня не было друзей. Всё равно мне бы никто не поверил.

Может, один человек.

Я уставился на телефон, не хочу звонить, но знаю, что должен. Глубокий вдох, гудки.

“Привет”, - знакомый, но такой далёкий голос.

“Эбби? Это я”…

Тишина.

Я слышу свой пульс.

“Это Уильям”, - я знаю, что она уже поняла.

“Чего хотел?”

“С мамой всё в порядке?” - спрашиваю я, чувствуя себя, как мошка, которую надо раздавить. Я не общался с сестрой больше десяти лет, и не знаю, что сказать.

“С ней.. С ней всё в порядке, Уильям, - я знаю, она раздражена, - Чего хотел?”

“Я, - делаю паузу, не знаю, как продолжать, - У меня проблемы, и мне нужна твоя помощь”.

Снова тишина.

“Опять наркотики?”

“Нет!” - я был удивлён. Я не думал, что она знает об этом. “Не наркотики. Помнишь, что мама говорила нам, до того, как всё стало плохо?”

“До того, как ты сбежал?”

“Да”, - остановился я. Мне казалось, что я сбежал, потому что чувствовал себя сильным и независимым. Я думал, что могу сам со всем справиться. Но сейчас я понимаю, что сбежал, потому что был недостаточно силён. Я сбежал потому, что мне было страшно оставаться.

Я вспомнил наш старый дом. Комнату родителей. Как я стоял на их кровати, когда солнце садилось, и смотрел в окно третьего этажа. Зимой я наблюдал закат прямо над церковью, в нескольких кварталах от нас. Красная полоска на горизонте.

Будто церковь объята пламенем.

“Прости, Эбби. Я не мог остаться. Я знаю, что поступил неправильно, но можем ли мы сейчас забыть об этом?” - я тёр свой лоб, стараясь подобрать правильные слова. “Слушай, ты помнишь?”

“Четыре вещи”… - прошептала Эбби.

“Да, - кивнул я, хотя знал, что она меня не видит, - 4 вещи”.

После того, как отец ушёл, мама боролась, но у неё были свои странные правила, о которых она напоминала время от времени. Думаю, именно о них она говорила мне в последний раз, когда я её видел… Мы даже не попрощались.

******

Она стояла в коридоре, курила Pall Mall без фильтра, пока я складывал в коробку свои пожитки.

“Ты вернёшься?” - она растягивала слова.

“Сомневаюсь”, - пробурчал я.

Она что-то ответила, в очередной раз затянулась, закашлялась, и втянула дым обратно через ноздри. Когда я решил бросить курить, эта картина была чем-то вроде демотиватора.

“Я позвоню, когда приеду”, - сказал я, уходя и не оборачиваясь.

Она снова хмыкнула.

Когда я держал последнюю коробку, словно щит, я обернулся: “Мама”…

Она ткнула указательным пальцем в меня:
“Слушай меня, мальчик, так, как никогда раньше. Ты это слышал раньше, но послушай снова. Мне нужно сказать тебе четыре вещи. Первая: Никогда не верь твоему отцу. Он, конечно, далеко, но всё равно. Вторая: Никогда не влюбляйся в мёртвого человека. От этого точно ничего хорошего не будет. А вот и третья: Никогда не целуй привидение. Это не так плохо, как влюбиться, но всё же плохо. Тебя не оставят в покое, если это произойдёт”, - она остановилась и засмеялась, как от охренительной шутки. Потом снова стала серъёзной и скрестила руки на груди.

“И, наконец, четвёртая. Никогда не бери ничего с Перекрёстков”.
У меня не было времени, чтобы ответить. Она вернулась в дом, где я вырос, и захлопнула дверь, словно прогоняя меня навсегда.

******
“Да, я помню”, - сказала Эбби.

“”Я кое-что взял на Перекрёстках”.

“Уиллз, нет!” - вскричала Эбби.

“Тем не менее, - пробурчал я, - Не говори маме, хорошо?”

“Где ты?”

“Сейчас в Небраске, дальше Денвер”.

“Встретимся в Денвере”, - мягко сказала Эбби, и её тон изменился. Тон матери. Тон сестры: “Дай мне знать, где ты остановишься. Я приеду туда через два дня”.

“Хорошо. Я позвоню тебе завтра. Спасибо, Эбби”.

Я услышал шум сзади, и обернулся. Октавия стояла на балконе, как будто и не пропадала, словно джинн, пару минут назад.

“Кто такая Эбби?” - спросила Октавия.

“Моя сестра Эбигейл. Я всегда зову её Эбби”.

“Ух ты, ну и весело же будет в Денвере”, - улыбается Октавия.

“Я высоко ценю ваши добрые слова. Мы слышали много чего от людей, которые говорили, что видели моего брата. Правда, ничего не подтвердилось. Продолжаем разбирать записи. Это эмоционально сложно, но оно того стоит. Продолжение на следущей неделе”, - Эбигейл Форте.

Перевод: Дана Луткова
Спасибо!

---

Dimon