Большое интервью с Джеймсом Хэтфилдом журналу «So What!» (2023)

[Беседует: Стеффан Чирази (Steffan Chirazi), редактор журнала «So What!»]

Словами не передать, каким получилось моё интервью с Джеймсом Хэтфилдом в январе 2023 года. Начали мы вроде с того, что собирались обсудить процесс и атмосферу во время записи альбома «72 Seasons», но Джеймс поделился одними из самых сокровенных мыслей, и мы взглянули на творческий процесс глазами Хэтфилда. За десятилетия мы с ним провели немало бесед – интервью, я полагаю – для журнала “So What!” И в каждом Джеймс был максимально открыт.

Здесь же Джеймс открывается ещё больше и отвечает на вопросы ещё откровеннее, чем прежде. Я начал замечать, что он, вероятно, вступает в новую фазу самопознания, когда он впервые открылся публике на сцене во время концерта Metallica в Южной Америке весной 2022-го. Он говорил, что мы «не должны чувствовать себя одинокими», и признался, что ощущает себя стариком, который уже не в состоянии играть на гитаре; многие оценили жест фронтмена.

Перед нашим разговором я необычайным образом нервничал, несмотря на то, что мы с Джеймсом знакомы уже несколько десятков лет. Я знал, что были важные (и временами неудобные) темы для обсуждения. Не стоит переживать; мы тут же почувствовали легкость в общении и миновали этот неприятный момент. Услышав осенью 2022-го черновой микс нового альбома «72 Seasons», я был невероятно поражен откровенностью и силой лирики Джеймса, о чем сразу же ему сообщил. А он признался, что «рад, что в его мрак наконец-то просочился лучик света».

Я думаю, все мы с огромным энтузиазмом принимаем изменившиеся жизненные взгляды Джеймса Хэтфилда и благодарны ему за то, что он делится с нами мыслями и переживаниями.

Стеффан Чирази: Давай начнем с марта 2020-го… Всемирная пандемия. За несколько месяцев до этого ты решил заняться здоровьем и вновь лечь на реабилитацию. Как ты себя ощущал в тот момент? На какой стадии своего путешествия ты находился? Куда катился мир? И что все это значило для Metallica?

Джеймс Хэтфилд: Весна 2020-го… я будто заново родился. Понимал, что мне требуется помощь. Я лёг в клинику, поставил группу на паузу, решив навести порядок в голове. Здесь дело в приоритете, даже если я просто хочу продолжать дальше, и хочу, чтобы группа продолжала, хочу бежать от проблем. Мне нужно было во многом разобраться. Это и правда не просто, когда вокруг тебя столько всего происходит, в обычной жизни, и нужно взять паузу, решить, что дальше и довести себя до стадии, когда ты, как минимум, функционируешь. И мне временами было непросто закрыться от внешнего мира.

А затем, конечно же, наступила пандемия, и для многих это было ужасное время – но для меня это почему-то стало просветом и лучиком надежды. Я смог поставить жизнь на тормоза и взять небольшую паузу, чтобы разобраться в себе. Поэтому да, не считая всего ужаса, который творился, мне этот период пошел только на пользу.

Чирази: Не знаю, ведёшь ли ты «журнал», никогда тебя об этом не спрашивал. Записывал ли ты что-то, когда находился в изоляции? Воспринимал ли все это как-то по-другому, нежели возвращение к терапии, чтобы все тщательно обдумать?

Хэтфилд: Ну да, терапия и программа реабилитации помогли получить помощь и поддержку со стороны и решить свои давние проблемы. Что же касается «журнала», я записываю определенные ситуации и борьбу, которая со мной происходит. Я не веду дневник. Но да, записываю то, что мне помогает. Обычно, когда есть свободное время, рождаются идеи для текстов, всплывают темы для лирики, разумеется, когда мы не сосредоточены на прошлом. Есть эта пауза, есть свободное место, и все начинается как бы с чистого листа. Заново.

Чирази: Те первые звонки по «зуму», я не про звонки, которые у тебя были после первых сеансов реабилитации, плавно перешедшей в пандемию. А когда все вы пытались понять: «Что нам делать? Нам выступать? Как вообще быть?».

Испытывал ли ты страх по поводу Metallica? Было ли чувство беспокойства, что надо чем-то заняться во время пандемии, связаться с остальными ребятами, и какова твоя роль в Metallica и ваши отношения в группе? Тебя все это тревожило?

Хэтфилд: Да, во время пандемии был страх, «а что все это значит для нас?». Мы в любом случае рано или поздно собирались садиться сочинять новый альбом. Мы ведь были не на гастролях… хоть и выступали. Пандемия вынудила приостановить концертную деятельность. У меня было ощущение, что вся индустрия развлечения возьмет паузу, и что нам делать? Когда мы дома? Конечно же, сочинять. Об этом и речи быть не могло.

И я начал сочинять, сам. Остальные ребята… Коронавирус, безусловно, многих напугал, вселил страх. Но парням, которые живут в крупных городах, было куда сложнее пережить это время. Я-то живу у черта на куличках, на природе, где-то в долине, горах. Я все также мог ходить в горы, наслаждаться природой, зависать с друзьями. Мог выходить из дома. Знаю, Ларсу было непросто. Он ведь живет в Сан-Франциско – в городе была полная изоляция, было страшно. Люди умирали чуть ли не каждый день, и никто не хотел рисковать жизнью. Я прекрасно это понимаю. Но я этого не прочувствовал. А я, как правило, всегда бунтую против любых страхов. Я и сам прекрасно умею себя накручивать, выдумывать страхи, у меня это отлично получается!

Но были мысли: «Как нам собраться? Как начать сочинять? Что делать?». И начались разговоры и встречи в «зуме». И спасибо, что у нас была какая-никакая связь. Все ведь сидели дома. Даже если ты не болел, ты все равно сидел дома. И «зум» здорово помог. Мы стали думать, как быть дальше.

Меня это, конечно, немного раздражало. «Знаешь что? Да к черту все это. Как было бы здорово снова собраться группой?». Мы уже исполняли наши песни в акустике. Почему бы не взять какую-нибудь песню и не повозиться с ней? Вот я и взял «Blackened». Она была как раз в тему. Во мне что-то щелкнуло, и я просто сказал: «Ребята, вот вам задачка. Я пришлю кое-что. А вы добавите свои идеи, то, что считаете нужным. Вы же музыканты. Давайте вместе бросим вызов ситуации и объединимся, занимаясь тем, что у нас получается лучше всего».

Дома у меня был акустический микрофон и обычный микрофон для вокала – и я просто записал парочку дорожек, отправил Грегу Фидельману, нашему продюсеру, а он уже придумал, как отправить это остальным ребятам. И я сказал: «Слушайте, накиньте сверху каких-нибудь инструментов, как душе угодно. Давайте просто повеселимся, не надо ничего учить, не надо долго слушать, просто доверьтесь своим ощущениям». И так на свет появился трек «Blackened 2020», подтолкнув нас тем самым к творческому процессу.

Но бывают моменты, когда страшно открывать ящик Пандоры, ящик с риффами. Достаточно найти один, и тут же появляется ещё сотня риффов. Окей, процесс пошел. Мы собираемся писать альбом. И важно, чтобы все мы пребывали в одном расположении духа и смотрели в одном направлении. И я считаю, «Blackened 2020», оказался для всех очень полезным, перед тем, как мы перешли к чему-то более серьезному.

Чирази: То есть это была закуска перед основным блюдом, ваш способ открыть ящик Пандоры. И вот об этом я и хочу поговорить. Бросив вызов миру и придумав новую интерпретацию песни «Blackened», вы поняли, что химия, которой вы доверяли многие десятилетия, никуда не делась? И все будет хорошо?

Хэтфилд: Такое возможно. Мы просто обменивались идеями. Нам нужно что-то делать. Я тут схожу с ума, места себе на нахожу, и хочу знать, способны ли мы на что-то в творческом плане. Мы по-прежнему чувствуем эту связь. Мы стали еженедельно созваниваться в «зуме». Я предложил раз в неделю собираться в «зуме», болтать и смотреть, что дальше. Но «Blackened 2020» стала продолжением моих творческих амбиций: перестань думать, просто играй, просто делай. Просто твори. Используй дар, которым наградил тебя Господь Бог. И я так и поступил, и поделился с остальными.

Наверное, мы с Ларсом долгие годы как ненормальные руководили творческим процессом, не подпускали остальных. На этот раз я хотел открыть двери и впустить остальных, дать им микрофон, чего они, возможно, и не ожидали. Дать им микрофон и сказать: «Давайте, делайте, что хотите. Мы ведь группа!». И я думаю, Кирк и Роб раскрылись по-новому, привнесли свои идеи, сделали вклад в пластинку. Безусловно, все это началось ещё во время работы над «Blackened 2020».

Чирази: Когда ты лег в клинику, появились слухи. «О, Metallica развалится. Больше ничего не будет». И я знаю, что тебе неприятно, что от тебя все время чего-то ждут. Проецируют свои ожидания и жизнь. Ты ведь для многих лишь человек с экрана, объект обожания, и это, безусловно, давит. Считаешь ли ты, что, сидя дома даже в 2020 году, ты начал принимать себя таким какой ты есть? Вы сочиняете музыку, таким способом ты общаешься с людьми, находишь эту связь? Ты уже много раз говорил подобное, но я никогда не слышал от тебя фразы: «Я здесь именно для того, чтобы заниматься своим ремеслом». И ты сказал, что бог привел тебя в этот мир именно для этого. Считаешь ли ты, что стал доверять этому чувству лишь совсем недавно, последние пару лет?

Хэтфилд: Думаю, да. Ну, ещё присутствует обычный страх, что я больше ничего не умею. Исполнять музыку, быть полезным обществу, ездить в тур, играть, сочинять, творить. Спасибо большое Господу за это! Потому что не знаю, где бы я был. Конечно, я это очень ценю и всецело принимаю.

А что до переживаний окружающих? Будет Metallica продолжать или нет, я не могу за них отвечать. Но могу отвечать за то, что делаю и могу этим поделиться. Может быть, звучит эгоистично, что столько людей в мире рассчитывают, что альбом Metallica поможет им прожить ещё один год, но я понимаю, что он им, безусловно, помогает.

Однако от меня ничего не зависит. Многие, когда я лег на лечение, стали задаваться вопросом, кто я и что я… Но я, честно говоря, сам до конца не понял. Мне все это не подвластно. И я понимаю, что эти мысли во многом рождаются из страха, потому что все хотят, чтобы Metallica продолжала. И я хочу, и делаю для этого все, что в моих силах, поэтому и ухожу. Ухожу и перезаряжаюсь. Это я. Принимаю себя таким, какой я есть. Все это позволяет мне быть более уязвимым – взглянуть миру в глаза и просто сказать: «Слушайте, это моя жизнь. Я бы хотел, чтобы она была другой, была бы легче, и хотелось бы всего этого избежать, но приходится через это проходить. А ведь все это лишь придает ещё больше смысла и цели моему ремеслу».

Чирази: Ну, лично я считаю, что новая пластинка – это искренность, комфорт, твоя уязвимость и борьба с внутренними демонами. И может быть, она никогда не закончится. То есть, ты очевидно принял себя таким, какой ты есть. Со всеми недостатками. Но мы к этому сейчас вернемся. Хочу спросить тебя вот что: когда ты начал сочинять новый материал, новые риффы, тебя не посещала мысль: «Окей, вот и настал третий акт моей жизни?». Не хочу о грустном, но ведь жизнь состоит из трех актов, верно? Если говорить про годы жизни, это, возможно, 30-30-30. И ты вступаешь в третью стадию, поэтому, может быть, просто уже не так много времени и нет причин бояться быть уязвимым? Тебя не посещала эта мысль, когда ты размышлял, о чем будет пластинка?

Хэтфилд: Интересная мысль. Ты имеешь в виду, пох*изм? Мол, плевать я хотел, что другие думают, мне это необходимо, и мне надо об этом написать, сочинить. Да, я полагаю, возможно, существует три разных стадии пох*изма. Первая стадия: «Идите на хер! Нам плевать, кто что думает. Мы просто бунтуем против всего мира. Понятия не имею, зачем и почему, но вот так».

Затем, повзрослев, ты как бы начинаешь понимать: «А что это значит для остальных?» И все равно в тебе живет бунтарский дух пох*изма. И никогда не умрёт.

Я разговариваю со многими пожилыми людьми, и в них присутствует дух пох*изма: «Да насрать. Плевать мне, что ты думаешь, я уже старик, и мнение твое вертел на одном месте!». Возможно, не без этого, но я пытаюсь спрятать то, что происходит в моей жизни и голове… У меня есть своя священная история. У каждого она есть. Абсолютно у каждого. Я могу поделиться своей с миром, и это ли не благодать. Другие могут поделиться своим способом, с семьей, с друзьями, написав книгу. Я делюсь своей историей посредством музыки, и она затрагивает сердца миллионов людей. Поэтому считаю, что мне невероятно повезло.

Чирази: Безусловно, я вернусь к текстам, но давай немного поговорим о музыке. О риффах. Я заметил, что за основу взяты «сырые» наработки. Вы не забыли про группы, которые вдохновляли вас раньше, и слышно, что вам нравится играть на инструментах. Я услышал много радости в игре на гитаре. Расскажи, как ты сочинял эти риффы и какую роль в творческом процессе принимали Роб и Кирк.

Хэтфилд: Да, складывается ощущение, что на этом альбоме много всего откровенного – словно операция на открытом сердце. Мы открылись друг другу. Я был готов гораздо больше открыться ребятам: в плане текстов, эмоций и творческих идей. Я говорил им: «Присылайте мне свои риффы, давайте сочинять вместе. Я не хочу сидеть только с Ларсом и руководить процессом. Хочу, чтобы все были задействованы. Можем ли мы все приехать в студию? Давайте джемовать! Ваш голос тоже будет учтен. Вы можете решать, что круто, а что нет». Я очень хотел открыться, и были непростые моменты. Но думаю, мы их преодолели.

И опять же, кому-то, может быть, некомфортно стоять перед микрофоном. Они понимают, что, может, они этого и не хотят, и им лучше играть что-то готовое. То, что придумали другие. Да и я такой же. У кого-нибудь появится интересная идея. И я с удовольствием постараюсь её развить, вывести на новый уровень. Поэтому это был вызов для всех нас. Но все было очень доступно и давало чувство свободы.

Процесс занял больше времени, потому что было больше голосов, а Грег Фидельман – человек с проверенным слухом, он слышит со стороны. И может сказать, нравится ему или нет. Так что творческий процесс проходил более открыто, и было гораздо прикольнее и веселее, когда мы зависали все вместе. Типа: «Вот рифф, пойдем поджемуем и посмотрим, что из этого получится». Существует масса способов, как можно написать песню. Раньше, мы с Ларсом приносили готовые наработки. В этот раз накопилось множество риффов: «А вот рифф из Манчестера, давайте-ка попробуем что-нибудь с ним сделать». Я бы сказал, начиналось все с меньшего количества ингредиентов. Мы кашеварили, и вместо двух хозяек на кухне было четыре.

Чирази: Ты сказал, что открылся другим ребятам. Известно, что вы с Ларсом десятилетиями руководили процессом. Я у него потом тоже спрошу об этом, но насколько тяжело было сказать ему: «Слушай, я хочу открыться. Мне нужно, чтобы каждый участвовал в процессе. Я больше не хочу сочинять только с тобой»?

Хэтфилд: Ну, я думаю, каждый из нас испытывает страх, сочиняя песни. Есть же формула, проверенная годами. Мол, если она работает, зачем что-то менять? Но, как артисту и человеку творческому, мне нравятся эти непростые задачи. Я не очень люблю их в обычной жизни; не люблю перемены и бросать себе вызовы. Но в студии я к этому отношусь с комфортном, и думаю, Ларс в итоге понял, почему мы этим занимаемся и чего я от него хочу. И даже если другие не привносили идеи, было уже здорово хотя бы дать им эту возможность.

Бывало, мы вчетвером зависали в студии, и Ларс смотрел на меня, как бы спрашивая: «Какая партия следующая?». А я в ответ просто молчал, а потом говорил: «А вы, ребята, что предлагаете? Что вам подсказывает интуиция?». Было очень классно просто сесть, расслабиться и погрузиться в процесс. Он уже сам вел нас в нужном направлении. И да, на этот раз потребовалось больше времени, и мы, возможно, только на десятый раз добились нужного результата. Путем проб и ошибок, так сказать. Но если не пытаться искать золото, ты его никогда не найдешь. В результате, получились отличные песни.

Чирази: Считаешь ли ты, что в первую очередь важно доверять друг другу? Возможно, даже больше, чем когда-либо? И знать, что любое предложение и любой вклад сам по себе очень важен. Пусть это и не 25 процентов от каждого участника.

Хэтфилд: Да, я думаю, с возрастом доверять друг другу и принимать друг друга такими, какие мы есть, становится все легче. И все мы умеем себя накручивать, либо наоборот, не быть готовыми, либо чересчур готовыми… все это надо принимать. С возрастом мы поняли, что важно быть услышанным. И ты ещё больше узнаешь человека, и он сам о себе много чего может узнать. «Меня раздражает, что мои идеи в группе игнорируются». А когда тебе дают такую возможность, ты понимаешь, что все не так просто, как ты думал. Я к тому, что в группе не может быть четыре лидера. Просто не может. Интересный материал все равно выплывет наружу, не важно откуда он возьмется. Именно этого я и хочу. Хочу, чтобы у нас были открыты все каналы и все лучшее выплывало на поверхность, и не важно – кто автор.

Чирази: Концепция нового альбома – это фактически первые 18 лет жизни… Когда ты сочиняешь риффы, ты понимаешь, о чем будешь петь? И если да, делишься ли ты с остальными? Или всех ставишь перед фактом?

Хэтфилд: Я не то что не делюсь; я и сам ещё не знаю. Раньше у нас было 14 риффов, 14 идей для песен. И ты просто берешь и соединяешь их. В основном это темы песен или какие-то важные слова, или, может быть, просто название песни и все. На этот раз я постарался разнообразить вокальные партии и каденцию. Хотел понять, какую роль вокал выполняет в песне. И чем раньше я это делаю, тем проще мне потом сочинять, и Ларс понимает, где ему можно отдохнуть, а где наоборот разнести установку и даже добавить тарелок. Я думаю, всем полезно знать, где будет вокал. В некоторых песнях мы использовали 10 разных идей, мы просто вырезали и вставляли их. «Начало куплета классное, но вторая часть куплета реально крутая. Давайте их соединим». И в этот раз я был более уязвим не столько в плане текстов, сколько в плане каденции, вокальных мелодий. Это тоже давало некую свободу, ребята от этого только выигрывали. Ведь гораздо проще потом заполнить пустые места текстом. Это непростой, но увлекательный процесс. Как собирать огромную мозаику.

Чирази: Это интересно, поскольку я заметил, что ты себе много чего позволил в плане вокала. И снова на ум приходит слово «уязвимый». В некоторых моментах кажется, что твой голос вот-вот сорвется. Он становится, не скажу, что тонким, но ощущение, что ты бросаешь себе вызов. То есть, ты говоришь, что придумал каденции ещё до того, как стал сочинять лирику?

Хэтфилд: Да.

Чирази: Каденция раскрывает концепцию текста?

Хэтфилд: Иногда. Иногда – нет. И это сам по себе тоже вызов. Знаешь, быстрое пение не для глубоких мощных слов. Не знаю, как объяснить этот процесс. Просто хочу сказать, что эпидемия, сидение дома, возня с домашней студией, все это заставило меня почувствовать себя свободнее и не бояться экспериментов. Затем я отправлял свои записи ребятам, они слушали и говорили: «Ого! Ты ещё никогда так не пел», либо кому-то не нравилось. Но это нормально. Мне было комфортно находиться в собственной комнате у себя дома, и я почувствовал себя смелее. Наверное, стоя в кабинке для вокалиста, я бы не смог так раскрыться.

И я работал и работал над вокалом и текстами, пропевая некоторые ноты. Да, на этой пластинке я пою так высоко, как ещё никогда не пел. Есть и более «рычащий» вокал. Не знаю, я почувствовал свободу – только я и микрофон. И никого вокруг. Я воспринимаю вокал как инструмент. Я – ритм-гитарист. Мне нравится каденция, нравится перкуссия, нравится играть на барабанах. И вокал – это элемент перкуссии.

Чирази: «72 Времени года» – весьма мощная концепция. Сколько здесь из собственного детского опыта и сколько из взрослого? То есть, когда ты уже сам стал отцом.

Хэтфилд: Ну, 72 времени года – это концепция, которую придумал не я. Там было «72 сезона горя», но я опустил слово «горе», потому что первые 18 лет – это не только горе. И мы, как правило, понимаем это только будучи взрослыми: «Мне надо исправить ошибки детства и молодости. Все, что было неправильным». Но было ведь и хорошее, поэтому 72 сезона – у каждого первые 18 лет жизни проходят по-разному, и для каждого имеют свое значение во взрослом возрасте.

Когда становишься отцом, ты, безусловно, лучше понимаешь свое детство и то, через что прошли родители. Иногда думаешь: «Хорош вам, ребята, дайте мне продохнуть. Я всего лишь человек!». Но в детстве ты смотришь на родителей как на богов. Они не могут ошибиться, они просто идеальные, и все, что они говорят – так и должно быть. Но, становясь старше, ты думаешь: «Извините меня за то, что я возводил вас на пьедестал, делал из вас богов, и за многое винил, а вы ведь были обычными людьми. Старались как могли, беря за основу модель своих родителей».

Это тянется многие поколения, и как родитель, я, возможно, хочу быть чуть лучше, чем мои предки. Я хочу просить этого от себя. Это их наследственность… что-то в любом случае тебе передается. Над чем-то надо работать, что-то нужно полностью забыть, что-то нужно обрести. У каждого было детство. У большинства из тех, кого я встречал. Плохое оно или хорошее, мы можем решить уже позже, прожив несколько десятков лет. Ты не можешь изменить детство, но можешь изменить восприятие его глазами уже взрослого человека.

Чирази: Ты затронул важную тему, но даже для меня, на данный момент, «72 сезона» кажутся чуть ли не мрачной медитацией, связанной с твоим детством. Но ты говоришь, так быть не должно. Оно плохое и хорошее. И ты мне как бы хочешь намекнуть, что, в некотором смысле, может быть, даже простил своих родителей за их ошибки и согрешения, которые ты культивировал и в которых винил их прошлые годы. Ну, с твоих слов я понял это так.

Хэтфилд: Да, именно. Я цеплялся за прошлое, но ничего хорошего из этого не вышло, однако теперь я иначе смотрю на историю и события в детстве. И это процесс длинною в жизнь.

Чирази: Да, и я считаю, важно, что люди понимают, в каком направлении двигается лирика на альбоме. Ты фактически вытаскиваешь своих демонов и мрак наружу.

Хэтфилд: Ну, интересно сесть и поразмышлять: «Я тот, кто я есть, из-за всего этого? Могу ли я измениться? Не могу ли? Способен ли я измениться?». Может быть, это у меня в крови? Может быть, звезды на небе так сошлись? Не знаю. Никто не знает, и я в том числе. Я знаю, что-то мне бы хотелось в себе изменить, но это большая и упорная работа. Но я прекрасно это осознаю, и есть то, чего я уже изменить не могу. Но пора перестать винить родителей. Потому что сегодня я способен принимать свои решения и делать свой выбор. Здесь много психологического анализа, и я могу себя накрутить, но в конце концов, разве не эти 72 сезона (18 лет) формируют тебя как личность? Способен ли я измениться или нет? Этот вопрос я задаю себе всю жизнь.

Чирази: Супер! Я заметил, что ты больше не боишься мрачных тем, которые тебе не нравятся, не нравились или не понравятся в будущем. Опять же, кажется, что ты чувствуешь себя гораздо комфортнее, понимая, что «это часть общей картины и это нормально». Мне об этом напоминает песня «Chasing Light» («В погоне за светом»).

Хэтфилд: Да, полагаю, чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю: «Ладно, у меня есть срок годности, я уже далеко не мальчик, так почему бы не обнажить душу посредством искусства?». И с возрастом мне становится все комфортнее это делать.

Чирази: Но ведь и в повседневной жизни кажется, что негативные эмоции приходят как незваный гость на ужин. Вместо того, чтобы закрыть дверь, ты ставишь на стол ещё одну тарелку и принимаешь гостя.

Хэтфилд: Да, именно так. Пригласить демона на ужин, зависнуть с ним и понять его, лучше понять. Сгладить острые углы, разрядить обстановку. Демон все равно никуда не уйдет. Меня часто посещают мысли: «Со мной что-то не так. Мне надо что-то изменить в себе, или же…»

Чирази: Ты такой не один. Всех эти мысли посещают.

Хэтфилд: Да, и я думаю, важнее всего понять эти моменты и изучить их. Если тебе что-то не нравится, изучи это, узнай об этом больше, и, возможно, ситуация тебя чему-то научит.

Чирази: Мне в плане энергетики и текстов «72 Seasons» напоминает более состоявшегося как личность брата «St. Anger». Я о том, какие откровенные тексты ты написал в этот раз. И, наверное, на «St. Anger» боли даже больше, чем я слышал на других пластинках, которые ты выпустил с тех пор. Я прав?

Хэтфилд: Да, очищение. Понимание того, «откуда» и «почему» эта боль. Помимо всего прочего, я провел глубокий самоанализ, и все это видно в текстах. И я решил, что вместо меня за меня скажет моя лирика, я придумал определенный сценарий. В одних песнях присутствует ребенок, где-то нет, где-то взрослый, где-то кто-то другой. Но я дал им голос и мои песни – красноречивее любых слов.

Чирази: Легче ли стало, когда ты научился принимать себя таким, какой ты есть? Ты из всего извлекаешь полезный урок, и может быть, ты уже не так злишься по поводу определенных моментов, как раньше. Но это ведь не значит, что ты не напишешь зубодробительные риффы? Типа: «Я по-прежнему могу. По-прежнему играю мощно и агрессивно. Даже когда у меня обычный день и я на позитиве!» Тебе легче от этого?

Хэтфилд: Я всегда это чувствовал. Это чувство для меня не новое. Но я просто осознаю, что гнаться за счастьем – бесполезно. Если я принимаю то, что имею, то могу создать счастье сам вместо того, чтобы постоянно за ним гнаться. Так же это усмиряет страх других, что «если ты не агрессивен, то не сможешь сочинять отличную музыку». Это смешно и нелепо. Многие артисты проходят через разные фазы жизни. Ты смотришь на картины, смотришь на их труды, и тебе либо нравится то, что они делают, либо нет. Но мне важно быть честным с самим собой, выражая себя посредством искусства.

Чирази: Спрашивает ли тебя Ларс когда-нибудь про твои тексты? Бывают ли у вас посиделки «с чаем и печеньем»?

Хэтфилд: Их было не так много. Да, он комментировал, говорил, что тексты ему нравятся, но в детали не углублялся. И я к нему по поводу барабанов не лезу. Мы доверяем друг другу, добиваясь наилучшего результата. Думаю, он в этот раз больше говорил по поводу гармоний и мелодий. Ему понравилось.

Про тексты не говорили, а вот идеи для названий были, и я могу завестись, потому что Ларс может назвать какую-нибудь песню, которую мы записали три альбома назад, и он по-прежнему использует рабочее название. Типа: «О, слушай, а это рифф из песни “Black Squirrel”. Я ему: «Какого черта ты несешь? А, ты имеешь в виду «Broken Beat & Scarred». И я могу отказаться использовать этот рифф в песне, а он все помнит.

Но когда дело доходит до названий песен, ему нравится озвучивать свое мнение, и я никому не запрещаю этого делать. Мы можем немного посовещаться и сказать: «Слушайте, ребята, вот мои идеи для названий песен. Что думаете?». То же самое касается и обложки или названия альбома. Демократия в группе. И я понимаю, что советы других мне помогают. Иногда это не то, что я хочу услышать, но опять же, сколько людей – столько и мнений, и нужно быть скромнее. Идеи представляют нас четверых, мы просто хотим наилучшего результата. И как только я понимаю, что все хотят как лучше, я не против демократии. Если трое говорят, что это лучше – окей, значит, им виднее.

Чирази: То есть, с Ларсом вы не обсуждаете, из чего сделана сосиска. Вы просто её едите и наслаждаетесь вкусом. Давай, мол, сильно динамику внутри группы не менять, потому что если знать слишком много о процессах и мыслях друг друга, то магия и волшебство могут пропасть.

Хэтфилд: Я согласен с этим… из чего сделана сосиска. Ну, я не запоминаю, кто какой рифф и название придумал. В конце концов, может быть, это и важно, но мне плевать, я не могу тебе сказать, кто какой рифф написал. И для меня это нормально.

Чирази: Сейчас поговорим о песне «Inamorata». Это замечательный итог пластинки, потому что песня после себя как бы оставляет вопрос, куда же Metallica двигается дальше. Это не итог, но песня заставляет задуматься: «что же будет дальше?». Давно у вас не было такой «закрывашки». Как по мне, в этой песне ты наконец обрел покой и пропали внутренние разногласия.

Прежде чем мы перейдем к песне и тому, как она получилась, не поверю, что вы в конце не говорили что-то вроде: «Слушайте, а это же, возможно, одна из лучших песен, которые мы сочиняли». Я не говорю, что вы сидели и хлопали друг друга по плечу. Как думаешь, изменится ли это когда-нибудь? Сможете ли вы когда-нибудь сказать друг другу: «Супер! Мы проделали отличную работу?».

Хэтфилд: Интересный момент ты упомянул. «Поздравляю, ребята! Мы только что выпустили отличную пластинку». Похлопать друг друга по плечу. Это странно. Это все равно что остановиться прямо во время гонки и сказать: «Чувак, а ты молодец!». Я не говорю, что эта гонка ведет к концу, мы в середине жизни. Ларс мне уже не раз говорил, что мы сделали крутой альбом и должны им реально гордиться. После того, через что мы прошли, взлеты, падения, пандемия, мы сделали реально крутую пластинку, и можем гордиться ей. В музыкальном плане, в плане лирики, обложки, общей концепции, я считаю, альбом весьма сильный, и ощущения классные. Но опять же, это лишь очередной этап гонки.

Чирази: Ну это, кстати, все объясняет – продолжительное путешествие. Я, например, не представляю, чтобы ты написал автобиографию. И если люди хотят…

Хэтфилд: Каждый альбом – это автобиография. Достаточно почитать стихи на альбомах.

Чирази: Да, согласен с тобой. Разреши спросить тебя о финальной строчке в песне «Inamorata»: «Не для нее я живу, не ради нее». Мне пришлось заглянуть в словарь, посмотреть перевод слова «Inamorata», и оно означает «супруга» или «возлюбленная» с итальянского?

Хэтфилд: Да, вся песня о том, что боль, страдание, тоска печаль – моя супруга, хозяйка, и я пытаюсь её спрятать. В определенные моменты она мне нравится, я ей наслаждаюсь, но не хочу, чтобы о ней знали окружающие. Не хочу представлять и знакомить её с миром, потому что это не есть хорошо. Поэтому страдание и печаль, как супруга, выполняет свою роль в моей жизни, но я не хочу, чтобы она становилась смыслом жизни и всю жизнь пытаюсь от неё убежать.

Чирази: Сильно. Очень сильно. Давай-ка переключимся и поговорим о гитарах, которые ты использовал на записи.

Хэтфилд: Да… я в вечном поиске идеального звука, тональности. И я, как правило, выбираю то, что уже использовал, потому что звучит лучшего всего, и это нормально. Гитара помогает мне обрести голос.

Гитара Copperhead, Copper Top, как она там называется, «змеиная» (snakebyte), где слишком много краски, и она по идее не должна хорошо звучать. Звукосниматели краской закрашены! Но в ней тот самый звук. Она звучит классно, как основная гитара, и я всегда записываюсь сначала на ней. Я её часто использовал на предыдущей пластинке. Гитара So What! тоже участвовала, в качестве второй гитары я много использовал белую EET FUK.

Но больше всего, помимо Copper Top, наверное, использовал OGV. Первая гитара, на которой я играл в Metallica. Та самая белая «стрела». Она висит в комнате с микшерным пультом, и я могу снять её и поиграть. На ней множество повреждений, царапин, отверстия… особенно на гриффе, она, конечно, много чего повидала на своем веку. Но мне она нравится, я люблю на ней играть, мне с ней легко, и звучит она живо и юно. Поэтому эта гитара, наверное, никуда не денется. Надеюсь, заберу её с собой в могилу.

Чирази: Когда ты берешь эту гитару и начинаешь на ней играть, ты словно отправляешься назад в будущее?

Хэтфилд: Она мне напоминает о туре в поддержку «Kill ‘Em All». Другой у меня тогда не было, поэтому вот такие воспоминания. Она прошла со мной огонь, воду и медные трубы. Мы с ней побывали в раю и в аду. Она, безусловно, умирала несколько раз, и возвращалась к жизни. Гриф не раз ломался, головка грифа отваливалась три раза, а подгриф просто сломался на этом альбоме. Но она живучая, как и я – и эта гитара уже давно моя близкая и верная подруга.

Чирази: Расскажи, почему вы выбрали именно желтую обложку альбома? Что она для тебя значит?

Хэтфилд: Для меня желтый означает свет. Источник добра. Чего-то хорошего. И на фоне черного цвета он реально выделяется. Я вообще хотел назвать альбом «Lux Æterna», потому что это вязалось для меня со всеми песнями, как бы вечный свет, который всегда был внутри нас и может быть, только сейчас выходит наружу. Но мы проголосовали за название и было три голоса против одного. Решили назвать «72 сезона/времени года». Это, безусловно, более удобоваримое название. Ты хотя бы понимаешь, о чем оно. Копаешь глубже и врубаешься. Но цвет остался, как напоминание о песне «Lux Æterna».

Чирази: Скоро вы едете в масштабный тур – 25 шоу за год. То есть, следующие два года у тебя расписаны, и ты знаешь, что физически будет непросто. С нетерпением ждешь этого момента? И возможности выступить на круглой сцене в центре стадиона?

Хэтфилд: Ну, я знаю, что постоянно испытываю чувство тревоги перед чем угодно – когда мы снимаем клип, чего-то начинаем, едем в тур, возвращаемся с гастролей – я всегда испытываю тревогу. И пытаюсь понять… и ты думаешь, так. Стоп! Ты же знаешь, когда ты вернешься в дорогу, то увидишь своих техников, это наша семья, увидишь фанатов, увидишь то, что ты делаешь, и все будет замечательно. Надо просто довериться этому чувству. Когда я встаю за микрофон, мне комфортно. Я этим занимаюсь с детства. Но сама подготовка… Всегда есть опасения, а все ли пройдет нормально. А что может случиться? Но это нормально переживать. Я такой. Но стараюсь, чтобы чувство тревоги не сильно мной овладевало, потому что я знаю, когда я там окажусь, все будет супер!

Да, сцена будет большой. Будем бегать по кругу. Ладно! Нам 59 лет! Какого черта мы творим? Надо наоборот быть скромнее. Но нам нравятся вызовы. Особенно, что касается живых выступлений. Техникам приходят в голову классные идеи. И все держатся друг друга. Знаешь, мы недавно поехали на какой-то стадион, и он весь был помечен: я стоял и думал, как все это будет выглядеть, как между куплетами я успею от одного микрофона добежать до другого и успею ли. Поэтому здесь много всего, все будет по-другому, и будет непросто. Но то, что будет народ в «змеиной яме», это… супер! Я не хочу много рассказывать, но пока вроде таких шоу ещё не было. А мы попробуем.

Чирази: В прошлом мы обсуждали, что на сцене ты надеваешь «маску». А сегодня тебе комфортно оставаться в этой маске и наслаждаться процессом? Наслаждаться своим сценическим образом, но при этом не бояться выглядеть придурком, нежели считать себя богом рока?

Хэтфилд: Да. Сегодня меньше раздвоения личности, больше слияния с маской. Не секрет, что на сцене я другой. Ларс – другой. Я думаю, каждый придумал бы какую-то технику выживания, выступая перед публикой в 80 000 человек. Я больше перехожу к юмору, и, наверное, полагаюсь на интуицию. Говорить открыто, принимать что-то неизведанное. Я бы хотел справляться с этим лучше и в обычной жизни. Но, если на сцене что-то пойдет не так, где 80 000 человек и я… мы… забудем текст, или что-то пойдет не так, кто-нибудь упадет, ты запорешь песню и остановишься… мне теперь гораздо комфортнее. Если я подойду к микрофону и скажу то, что имеет смысл, меня не парализует от страха.

Мне кажется, во многом это связано с тем, что я стал более уязвимым, и нам стало комфортно принимать себя такими какие мы есть. Мы – концертная группа. Ну и плевать на ошибки, это же уникальный момент. Я часто смотрю на толпу как на огромный двигающийся плакат. Когда мне удается заглянуть кому-то в глаза, запасть в душу, увидеть человека и переброситься парой фраз, в такие моменты я чувствую себя обычным человеком. Такие моменты возвращают в реальность. Потому что, конечно, круто, когда 80 000 человек поют твои песни и колбасятся под твою музыку… словами это не передать. Поэтому любые ситуации, которые способны опустить за землю и почувствовать себя обычным человеком, вроде ошибок или падений на сцене – все это, безусловно, помогает сохранять баланс.

Чирази: А мне кажется, это началось на концерте в Чили и продолжилось в Аргентине, Бразилии и Штатах в прошлом году, когда ты эмоционально обращался к публике. Мол, говорите друг с другом, заботьтесь друг о друге, будьте готовы оказать друг другу помощь. Когда ты почувствовал в себе эту смелость в общении с публикой? Что побудило тебя совершить этот шаг?

Хэтфилд: Ну не знаю, сложно сказать. Ты про середину песни «Fade to Black»? Там есть сбивка, и я говорю что-то вроде: «Чувствуете?». Но я решил пойти дальше и спросить: «Вы чувствуете то же, что и я?». И да, я признался, что не всегда чувствую себя в своей тарелке, «я неизлечимо болен. Я разбит, я никогда не буду лучше, чем ты». Давайте поговорим об этом, потому что все мы здесь чувствуем то же самое. Я здесь и живу мечтой, но по-прежнему способен испытывать эти чувства. Так почему бы нет? Бывают времена, когда я чувствую себя совершенно никчемным и бесполезным, и мне от этого ужасно некомфортно; я не понимаю, что делаю. И хочу, чтобы люди понимали, если я на работе и жизнь моя катится в никуда, то я не одинок. Важное просто быть человеком. Никогда об этом не забывать.

Чирази: Я бы сказал, ты как раз на верном пути к этому, достигаешь намеченных целей. Ладно, давай напоследок спрошу тебя вот о чём: твоя самая большая надежда на будущее?

Хэтфилд: Полагаю, продолжать чувствовать надежду, не терять веры в себя, столько всего ещё можно открыть и узнать. Как артист, ты не уходишь на пенсию и не заканчиваешь свою деятельность. Что бы ни происходило, всё будет хорошо. Достижения…. Да, попасть в Книгу Рекордов Гиннесса – здорово. Рассказать замечательные истории. Но связь с людьми, быть полезным, помогать людям вылезти из мрака (иногда мой фонарик работает, иногда – нет), и иметь возможность сказать это громко! Может быть, прозвучит эгоистично, но все эти эмоции и ощущения помогают мне не терять голову от успеха, и, если мои слова и музыка находят отклик в сердцах миллионов людей – значит все не зря.

Материал и перевод: Станислав “ThRaSheR” Ткачук

---

Dimon