Metallica. Не до смеха. 17-летию «St. Anger» посвящается

[Материал из журнала "Classic Rock" за 2003 год]

Предисловие от Метбаша: 05 июня 2003 года в продажу поступил суровый, злой и такой неоднозначный альбом “St. Anger” Metallica. 17-му дню рождения пластинки и посвящается данная статья. Администрация настоятельно рекомендует к прочтению. И не только потому что о “Штангере” у нас редко бывают материалы (куда реже, чем о классике), а в большей степени потому что сам материал интересный.

Два года назад для величайшей группы на планете было почти всё кончено. Но им удалось вытащить себя за шкирку и не рухнуть в пропасть. Джеймс Хэтфилд, Ларс Ульрих, Кирк Хэмметт и Роберт Трухильо рассказывают историю реабилитации и возрождения Metallica.

Все вы хорошо знаете ребят из Metallica: величайшая группа на планете – оставив крупную компанию по обмену файлов, Napster, на грани банкротства и, не парясь, сменив басиста – в настоящий момент наслаждается успехом очередного международного альбома «номер один», коим является крайне бескомпромиссный “St. Anger”. Думаете, вы знаете ребят из Metallica?

Для своей непоколебимо преданной фанатской базы Metallica в идеале представляет строго определённый металл рабочего класса, музыку для настоящих мужиков: четыре пропитанных тестостероном неотёсанных хищника оказываются простецкими мужиками, которые пьют, борются, распутничают, неизбежно показывают оскал на камеры и балуются с крупнокалиберным оружием.

Это требуемый критерий, но они фактически вынуждены жить по этим правилам и соответствовать своему образу. В конце концов они звёзды хэви-метала. И не дай бог кому-нибудь увидеть их слабину и настоящие чувства.

По сути, Metallica вынуждена строить из себя парней, которым всё дозволено и неведомы запреты, ведь группа многим обязаны бесчисленной армии своих поклонников, которые вложили честно заработанный доллар в продукт Metallica, будь то песня “Enter Sandman” или туровая футболка с иллюстрацией Пасхэда.

А сколько давления оказывается на участников группы: ещё вчера они были юными сорванцами, а сегодня – мужики среднего возраста, однако они всё так же полны ехидства и злого сарказма, особенно, когда надо содержать семью. Они сталкиваются с различного рода зависимостями, а детские раны так и не затянулись – желание тотального контроля, ощущение одиночества. Помимо всего прочего они ещё и работают в индустрии, где синдром Питера Пэна (вечного ребёнка) скорее не исключение, а норма.

Оказавшись на грани вымирания, группа столкнулась с рядом обстоятельств, которые вынудили Джеймса Хэтфилда изгнать басиста Джейсона Ньюстеда (отдавшего группе 14 лет, но, по словам Ларса Ульриха, «мы его так и не приняли»), пройти восьмимесячный курс реабилитации («я оказался в комфортном коконе» – вспоминает посвежевший трезвенник Джеймс), обратиться к услугам «терапевта» («положительная энергия очень важна» – восклицает гитарист Кирк Хэмметт) и вновь собрать группу, став как никогда ближе.

Пристегнитесь и сядьте поудобнее, потому что Metallica собирается показать вам свой новый облик – переполненный чувственностью и уязвимостью.

На пороге тысячелетия Metallica надеялась насладиться по праву заслуженным отдыхом и восстановить силы. Прошлым летом они откатали трёхмесячный тур и записали “S&M”, амбициозный совместный проект с известным классическим композитором, Майклом Кейменом и симфоническим оркестром Сан-Франциско, исполнив свои хиты в оркестровой обработке.

Затем барабанщик группы, Ларс Ульрих, собственноручно передал список из 317, 377 интернет-пользователей – которые, по утверждению Ульриха, нелегально обменивались файлами mp3 с песнями Metallica при помощи популярного портала Napster – в штаб-квартиру компании в Сан-Матео. Группу в некоторых кругах стали считать алчными злодеями, которые к тому же затеяли иссушающую душу судебную тяжбу, затянувшуюся на несколько месяцев.

«После “S&M” мы собирались дать себе некоторое время на отдых, – говорит Джеймс Хэтфилд, которого крайне непривычно видеть в очках ботаника, хоть и в роговой оправе, – потом борьба с Napster, которой, казалось, нет ни конца – особенно для Ларса. Затем мы отыграли несколько концертов и отношения с Джейсоном испортились вконец».

Бывший басист Metallica, Джейсон Ньюстед, стал всё больше и больше раздражать Хэтфилда тем, что принимал участие в сайд-проектах, пытаясь найти творческое утешение на стороне. Джеймc был категорически против.

«Во время двух последних туров он практически отдалился от нас, – говорит Хэтфилд, – закрылся в своём мирке, не снимал наушники и не общался с остальными. Я не говорю, что мы были королями общения. Четыре парня, которые затыкались, выступали и ехали разносить следующий город».

В январе 2001 года Ньюстед в итоге покинул группу. Как ни странно, это решение сыграло важнейшую роль в последствиях для оставшихся участников Metallica, особенно для Хэтфилда.

«Когда после ухода Джейсона мы стали играть музыку, она была не такой, какой могла бы быть, – говорит фронтмен, – мы принялись сочинять, а потом когда стали копаться в себе всё глубже и исследовать, почему Джейсон ушёл – что для нас значил его уход и всё такое – мысли и разговоры вызвали множество эмоций и вопросов о том, как нам стать лучше в личностном плане. И я принял решение лечь в реабилитационную клинику».

Считаешь ли ты, что реабилитация была крайне важна для будущего существования Metallica?

Безусловно. И для существования Джеймса Хэтфилда как человека. У меня ни черта не складывалось. Всё это отразилось на семейной жизни, жизни в группе, отразилось на всём, что нас окружало.

Это долгий процесс?

Да, скорее осознание – кризис среднего возраста, личностный кризис, называй как хочешь – что мир на мне клином не сошёлся. Я был фронтменом Metallica, в этом и заключалась моя личность и ценность. И я запутался в своём назначении. Теперь я совершенно иначе смотрю на жизнь».

Можно ли сказать, что твоё становление личности, находясь в Metallica, поспособствовало тому, что ты потерял берега? Ведь чем больше к тебе относятся как к «чуваку из Metallica», тем больше Джеймс Хэтфилд-фронтмен довлел над твоей настоящей личностью. Ты носил маску.

Именно так. И не только внутри группы или на гастролях, но и дома. Ты пытаешься избежать этого ощущения, но куда бы ты ни пошёл, все тебя считают тем самым чуваком из Metallica. И, как бы избито это ни звучало, ты к этому привыкаешь. Просто сдаёшься и играешь по правилам, раздаёшь автографы, когда пытаешься поужинать с семьёй и детьми, или фоткаешься, когда наслаждаешься отпуском. Но ты ведь не обязан это делать. Любой человек скажет: «Можешь меня хоть на минуту в покое оставить?». Но несмотря на всё это внимание, я был жутко одинок и потерян, пытался возражать и бунтовать. Конечно же, это произошло неспроста, и я во многом благодарен своему прошлому, но теперь я обрёл новую любовь к жизни как человек, а не фронтмен Metallica.

И логично, если тебя всегда окружают те, кто ожидают тебя определённого поведения и сами провоцируют на то, чтобы ты был рок-монстром, ты, разумеется, показываешь этого монстра, даже, может быть, упиваясь, таким образом властью и пользуясь статусом.

Конечно. В детстве я всегда мог воздвигнуть вокруг себя стену, показав свою крутость, не подпуская к себе остальных, не общаясь или выражать таким образом свой страх и слабость. И когда я стал фронтменом Metallica, этот образ сурового пугающего парня расцвёл и превратился в отличное средство обороны. Я смог держать остальных на расстоянии и не показывать своих истинных чувств. Вот что для меня значит «Праведный гнев»: возможность выплеснуть ярость без применения насилия вместо того, чтобы закрыться и вселять страх, а потом, когда всё это накопилось, сорваться на ком-нибудь.

Но да, ожидания огромные. И мне необязательно соответствовать этим ожиданиям. Ты идёшь по улице, гуляешь, и кто-то хочет, чтобы ты прыгал как клоун, как ты делаешь это на сцене, и тебе начинают выкрикивать строчки из песни «Никакого раскаяния». Но это не я. Я выхожу на сцену, иногда надеваю плащ Metallica, и несмотря на то, что мне в нём комфортно и это часть меня, что мне нравится выражаться свои эмоции, но я такой не всё время. Однако когда ты не оправдываешь ожидания и тебя встречают в жизни, им сложно понять, что ты не такой, каким они себе тебя нарисовали. Им трудно это принять; ты фактически разбиваешь их мечту, и они жалеют, что встретились с тобой. А мне каково? Людям очень тяжело понять, что я живой человек, потому что они сделали из меня богоподобного идола. И очень тяжело этому соответствовать.

Одной из причин ухода Джейсона из группы – может быть, основной причиной – стал запрет на музыкальную реализацию вне Metallica. Считаешь ли ты теперь, иначе на многое смотря после реабилитации, что у него не было причины уходить?

Да, именно так и есть. Меня можно понять, учитывая страхи из детства быть брошенным и желание всё контролировать – я пытался держать всех за горло, чтобы наша семья не развалилась, чтобы никто не ушёл – боясь, что они найдут что-то лучше, хотя стоило ему поджемовать с другими и понять, что Metallica и есть его дом. Пока не уйдёшь, не узнаешь, что такое настоящий дом, и может быть, он бы даже больше стал ценить тот факт, что он в Metallica. Это, безусловно, лишь одно окончание этой истории. Но это отнюдь не единственная причина его ухода. Много всего навалилось и смешалось, став причиной его ухода в светлое будущее в поисках радости и счастья. И мы все надеемся, что он найдёт то, что ищет.

Несмотря на то, что Хэтфилду было крайне необходимо лечь в реабилитационную клинику после ухода Ньюстеда, Кирк Хэмметт и Ларс Ульрих фактически остались у разбитого корыта и не знали, когда вернётся – и вернётся ли – их главная творческая единица. Ульрих всецело признал, что за последние три сложных года «может быть, мы наигрались, накатались, и пора всё прекратить», а Хэмметт серьёзно обдумывал то, чем будет заниматься дальше.

«Мы с Ларсом и Бобом Роком продолжали встречаться на собраниях, чтобы не терять веру, не сбавлять темп и вообще держать связь друг с другом, – признаётся Хэмметт, раскинувшись на диване в роскошном номере отеля «Найтсбридж», – потому что всё вокруг нас разваливалось, но мы считали, если возьмёмся за руки – по крайней мере, у нас есть мы.

Было довольно тяжело осознавать, что мы от Джеймса не слышали никаких новостей энное количество времени, и мне пришлось придумывать себе план Б. Я такой человек, которому необходим план Б, или, как говорит мой терапевт, выход, возможность сбежать. И я сел и долго размышлял: «Достаточно ли у меня в жизни дел, чтобы заполнить пустоту, если с Metallica будет покончено?». И я понял, что достаточно. Ещё я задал себе вопрос, продолжал бы я и дальше играть музыку, но это даже не обсуждалось – именно этим я и занимаюсь по жизни. Но готов ли я к свободному падению? И иначе это и не назовёшь – все пришлось бы начинать с самых низов. Фактически начать жизнь с чистого листа. И когда я осознал, что мне это по силам, во мне появилась уверенность и терпение. Я понял, что надо выждать, а не паниковать, и всё образуется».

Даже находясь в комфортных условиях клиники, Хэтфилд так же понимал, что Metallica находится на грани полнейшего развала.

«Я думаю, каждый не раз думал о том, что всё это для нас значит, – вспоминает вокалист, – и было полезно понять, что каждый из нас как человек важнее, чем Metallica, этот механизм и творческая сила. Безусловно, я думал об этом, находясь в клинике. Я содрал с себя всю кожу до костей и полностью изменился как личность. Я вырос в Metallica и не осознавал, насколько я этим манипулировал.

Но да, после ухода Джейсона и моей реабилитации остальные ребята действительно стали задумываться, как им контролировать своё будущее, когда от них ничего не зависело – да, честно говоря, ни от кого из нас ничего не зависело. Но важно было это осознать. Мы стали сильнее как личности и по-настоящему поняли, насколько много мы значим друг для друга и как мы многие годы друг другом пренебрегали, принимая как данность».

Когда Хэтфилд наконец вышел из клиники, сразу же стало ясно, что его «неопределённый перерыв» требует некоторого времени. Все надежды на то, что работа немедленно возобновится и ребята бросятся сочинять и записывать материал, ставший “St. Anger”, были разрушены 12 сентября 2001 года, когда, как объясняет Кирк: «Джеймс отправил сообщение, сказав, что ему нужно время разобраться в себе и он понятия не имеет, как долго это продлится».

И остальные участники группы ждали. Долго ждали.

«О, это было долго, – продолжает Хэмметт, – после того, как мы от него ничего не слышали около шести недель, мы с Ларсом начали сводить друг друга с ума догадками. Мы задавались вопросом, что он делает и почему мы от него так долго ничего не слышали, и что вообще происходит в его голове. А тем временем, друзья подходили к нам и говорили: «Вчера видел Джеймса в торговом центре. Чёрт возьми, выглядит он отлично». И мы думали, что это? Друзья группы видят Джеймса, а мы вынуждены ждать? Так продолжалось весь сентябрь и октябрь вплоть до третьей недели ноября.

Жена устроила мне на День рожденья сюрприз, и я увидел вдалеке в углу знакомый силуэт. Это был Джеймс. Бл*дь, как же я был рад его видеть, и стоило мне взглянуть ему в глаза, как я увидел совершенно нового и трезвого человека, более ранимого и сознательного, чего раньше я в нём не замечал. Было нереально круто. Мы перекинулись парой слов, и я убедился, что с ним всё в порядке. Он в добром здравии. Но он мне сказал: «Знаешь, нужно всё равно ещё немного подождать».

И мы перестали видеться вплоть до марта, и только потом мы стали устраивать встречи и вновь находить связь друг с другом. Но это был период привыкания, через который мы должны были пройти, чтобы принять нового Джеймса Хэтфилда. Да и ему тоже нужно было к нам привыкнуть».

И как же Джеймс ощущал себя после клиники на первой встрече, когда Metallica засела в своей студии HQ в Сан-Франциско весной 2002 года?

«Очень страшно, – признаётся Хэтфилд, – по трезвости всё, что происходит в первый раз, страшно – клинику покидать тоже было страшно. За те семь недель, что я там провёл, я очистился душой и телом, а потом ещё три месяца, и снова вернуться в мир был очень страшно. Ты находился в комфортном коконе, чувствуя себя в безопасности, ты можешь его разорвать, а потом снова туда залезть. Но как же было страшно из него выйти: «Что мне делать? Чего не делать? Куда идти? Ух, я не хочу туда идти, потому что могу сорваться». Я некоторое время боялся жить. Поэтому вернуться сразу же в группу было плохой идеей. И сложно было объяснить им, что ещё не время. Мне нужно было время привыкнуть и приспособиться к миру. Я не мог просто прийти, подключить гитару и рубить, потому что каждый раз, когда это происходило и мы начинали играть вместе, было ощущение гарантии безопасности; мир исчезал и всё было здорово. Это была зона безопасности. И я не хотел забывать о том, что должно было случиться, то есть объяснить им, что мне нужно; как теперь всё для меня изменилось, другая динамика и всё такое; и больше мы не будем ездить в тур на два года; моя семья для меня важна, я не хочу пропустить, как растут мои дети; я расставил для себя приоритеты, буквально по списку. И заразил остальных. Теперь все в группе стали думать о себе и относиться друг к другу с большим уважением»

Был ли новый и спокойный Джеймс Хэтфилд чужаком?

О, да. Мне пришлось заново знакомиться с ребятами, а они не знали, что и думать… С ними, с женой, да со всеми».

А с собой?

И с собой, конечно. Я ли это говорю? Да я даже не думаю, что говорю и несу всякое дерьмо. И это нормально. Все хорошо. Но да, внутри группы появилась новая динамика. Кое-что пришлось сдвинуть и изменить… Один человек меняется и все вокруг него – отношения, друзья – меняется».

Одним из самых очевидных изменений в лагере Metallica стало то, что они теперь стали иначе относиться к творческой демократии, и в результате все четверо участников сочиняли в равной степени и приходили на репетиции с пустыми руками – без риффов, без битов, без текстов; и без каких-либо предубеждений – и творили вместе как единая музыкальная единица, органично.

Много разговоров внутри группы, что ребята возвращаются к корням – четверо парней потеют над инструментами, всё по-олдскулу. Но Хэмметт вдруг неосторожно признаётся, когда новый басист группы – бывший музыкант Оззи Осборна, Роб Трухильо – разучивал материал “St. Anger”, чтобы появиться на бонусном DVD (на альбоме басовые партии записал продюсер Боб Рок), «он был не единственным, кто учил песни».

«Потому что мы записывались довольно странным образом, – продолжает Хэмметт, – джемовали, потом все это прогонялось через Pro Tools, и мы переставляли куски до тех пор, пока не получалась песня. Затем работали над песней, и как только она была готова, на руках у нас была песенка. Но как группа мы эти песни никогда не играли».

Может быть, теперь становится понятно, чем вызвана такая сложность альбома “St. Anger” и тенденция к раздражающей бессвязности. Но таков метод работы новой демократичной Metallica, и похоже, им он идеально подходит.

Но минутку. А разве очевидное отсутствие творческой демократии не послужило для Джейсона той самой мотивацией покинуть группу?

«Именно так, – соглашается Ульрих, – Джейсона недооценивали. И прикол в том, что сейчас мы работаем именно так, как Джейсон всегда и хотел. Это ли не ирония? Грустно, конечно, потому что Джейсон – классный парень, и он за годы выложился в группе на все сто, и сегодня я понимаю, что мы его так и не приняли. А когда он захотел попробовать себя где-то ещё и удовлетворить свои творческие потребности, ему сказали – в категоричной форме, нужно заметить – что этого делать нельзя. Ему пришлось принести себя в жертву, чтобы мы выжили. Это иронично и грустно. Я, честно говоря, поражён, что он продержался 14 лет. У Джейсона нечеловеческая выдержка».

Почему, на твой взгляд, Джеймс настаивал на том, чтобы Джейсон не реализовывал себя за пределами Metallica?

«Это называется проблемы контроля, – продолжает Ларс, – у Джеймса есть модель идеальной семьи, и это почти как в мафии: ты – часть семьи и если выходишь из семьи, ты её предаёшь, и тебя отвергают. Именно с этим мы пытались справиться последние пару лет».

На вопрос, считают ли они, что трезвый Джеймс будет снова выдвигать свои требования, Хэмметт решительно заявляет: «Исключено. Я думаю, Джеймс осознал свои ошибки, и новый Джеймс Хэтфилд диаметрально противоположен прежнему. Каждый раз, когда Джейсон занимался проектами на стороне, Джеймс чувствовал себя брошенным. И корень проблемы в детстве Джеймса – как и в моём. Занятия Джейсона на стороне пробудили в Джеймсе эти проблемы, и на тот момент, ещё не решившись на клинику, он просто не знал, как с этим справиться. То же самое касается и меня. Я тоже ко многому был не приспособлен и не знал, как реагировать. И я думаю, если бы Джейсон подождал ещё два-три дня, а не пришёл на ту встречу и не сказал: «Я сваливаю и это не обсуждается», всё могло бы быть иначе».

«Я думаю, Джеймс осознал свои ошибки и понял, что был несправедлив к Джейсону, поэтому лёг в клинику, чтобы разобраться в себе, – добавляет Ульрих, – я не говорю, что здесь прямая связь, но, безусловно, она существует. Я думаю, где-то на подсознательном уровне такое вполне могло быть».

«То есть у Джеймса были проблемы, и он не умел выразить свои мысли и чувства, – продолжает Хэмметт, – и уход Джейсона как раз заставил Джеймса разобраться в себе. Для всех нас это был важный поучительный урок. Лишь потом мы задумались. Джейсон стал жертвенным ягнёнком для нашего духовного и психологического роста, а также творческого роста, и это, конечно, дерьмово. Какие-то средние века, ей-богу».

Можно назвать альбом “St. Anger” пропитанным гневом саундтерком трёх лет важной и очищающей терапии (или как директор по маркетингу Metallica сказал Хэмметту: «е*аным коммерческим провалом». Так откуда же берётся эта вырвавшаяся изнутри ярость? В конце концов берётся она от всех внешних проявлений, которыми, похоже, Metallica наслаждается, пользуясь всеми радостями современного мира.

«Это глубоко скрытая ярость, которая сидит глубоко внутри всех нас, – говорит, хмурясь, Хэмметт, – за последние два года мы исследовали своё внутреннее «я» и обнаружили, что в нас полно е*учего гнева, который сидит в нас с детства, и никакая слава, деньги и звёздный статус не способны что-либо изменить. Это глубоко сидящая ярость, которая была в нас всегда. На “Kill ‘Em All” мы были очень сердитыми молодыми ребятами, а теперь мы очень сердитые мужики среднего возраста. События, произошедшие в нашем детстве, сформировали нашу психику, и последние два года мы смогли направить свой гнев в правильное русло. Отсюда и получилось звучание “St. Anger”».

Но нет ли, после того, как вы выплеснули эту очищающую агрессию в “St. Anger”, что когда вы соберетесь сочинять следующий альбом, обнаружите, что колодец высох ещё больше, и теперь вы четыре идеально сбалансированные личности, которые совершенно не в состоянии творить?

«Понимаю, о чём ты говоришь. Всё это, по сути, легко может лишить творческого настроя, – рассуждает Хэтфилд, – но я в это совершенно не верю. Музыка – мой дар, который я открыл в себе в довольно юном возрасте. И чтобы творить, мне не нужен ни алкоголь, ни ярость, ни умиротворение».

И что же заменяет тебе алкоголь, ярость и другие мрачные аспекты твоей личности, от которых ты теперь отказался?

«Жизнь, – коротко отвечает Джеймс, – я стараюсь отбросить всё остальное – секс, наркотики, рок-н-ролл… шоколад тоже стараюсь поменьше есть – или работа. Знаешь, в клинике я много чего видел: люди доходят до ручки и это становится зависимостью; навязчивая идея и привычки разрушают их жизнь. Перебор может быть в чём угодно. Но мне сейчас комфортно находиться в неведении и доверять этому чувству, поэтому жизнь теперь на первом месте. Как здорово всё-таки просто жить!»

Когда люди вместе преодолевают кризис, очень часто он объединяет их особенным образом. С Metallica случилось то же самое – последние три сложных года сделали вас сильнее?

«О, безусловно, – восторгается Хэмметт, – Metallica сегодня как никогда трезва и отлично себя чувствует. Думаю, мы протянем ещё лет десять. Я рад, что мы можем, пережив все трудности и невзгоды, сказать друг другу: «Я люблю тебя, братишка!». Настроение в группе напоминает мне то время, когда я пришёл в Metallica 20 лет назад. Энергия просто зашкаливала. Мы наслаждались жизнью и радовались всему вокруг – вплоть до того момента, пока не погиб Клифф. То ощущение радости и эйфории умерло вместе с ним.

Но я должен сказать, что будущее выглядит настолько ярким, что приходится ходить в солнцезащитных очках. Я снова чувствую, что мы братья. Да, прошло немало времени, и сейчас все просто супер. Мы побывали в мясорубке, но по-прежнему вместе, и мы не просто какой-то ср*ный разваливающийся гамбургер, валяющийся в углу. Как говорится, придёт солнышко и к нашим окошечкам».

«Конечно, сделали, – подытоживает посвежевший и подтянутый Джеймс Хэтфилд, – я в жизни пытался справляться с внутренней борьбой, либо заливаясь алкоголем, либо прячась, но приятно осознавать, что ты можешь столкнуться со своими страхами и демонами лицом к лицу, принять это и знать, что, пройдя сквозь огонь, ты всё равно будешь в порядке. Мы стали ещё сильнее как группа и люди. Мы испытываем друг к другу симпатию и благодарны, что по-прежнему живы и играем в группе Metallica».

Материал и перевод: Станислав “ThRaSheR” Ткачук

---

Dimon