Робб Флинн из Machine Head: «Я не мечу в президенты, но время от времени просто ох★еваешь от того, во что превратилась наша е☆аная страна»

[Материал из журнала "Kerrang!" за август 2019 года]

Фронтмен Machine Head Робб Флинн настоящий живчик. Иначе и не скажешь. Приёмный ребёнок, родители его бросили, и он пережил непростые времена; рос в бедных неблагополучных районах города. Ранее он откровенно признался, что ему было тяжело свыкнуться с мыслью, что в детстве над ним надругались, и это в итоге привело к булимии и наркозависимости. Парень пытался глушить горе кокаином, кетамином и героином до такой степени, что у него случился передоз в ту самую ночь, когда Machine Head подписали контракт с лейблом Roadrunner. Но он выжил.

Однако Робб нашёл утешение в музыке, особенно в металле и панке, и так или иначе стал приятным и уравновешенным человеком, часто прямолинейным, всегда честным и неизменно справедливым. Теперь он стал старше и мудрее, отцом двоих детей и продолжает вести Machine Head к успеху. У группы за плечами 9 альбомов, потрясающая карьера и в этом году коллектив отмечает 25-летие блестящей дебютной пластинки ‘Burn My Eyes’. В настоящий момент по всему миру продано свыше 3 миллионов альбомов.

Сегодня Робб в прекрасном расположении духа, свежий после прогулки в парке с «потенциальным гитаристом», и снова перестраивает свою команду после того, как коллектив покинули два давних участника. Он признаётся, что с ним «непросто работать», и да, он упёртый, но, как и Лемми в Motorhead, Machine Head теперь исключительно ЕГО команда, и у Флинна есть чёткое видение того, в каком направлении должна двигаться группа.

«Я никогда никому не обещал, что будет легко, но это будет увлекательное путешествие» – говорит он. Всё вернулось на круги своя, поскольку Логан Мейдер и Крис Контос вернулись в коллектив, чтобы перезаписать ‘Burn My Eyes’ и откатать тур в поддержку легендарной дебютной пластинки. Но все путешествия с чего-то начинаются. Давайте начнём с самого начала.

Как ты увлёкся рок-н-роллом?

Помню, потрясла меня одна песня – я был совсем молодым, года четыре мне было – это была песня ‘Bad Bad Leroy Brown’ Джима Кроче. Он был народным артистом, но в его песнях чувствовалась рок-н-рольная атмосфера. Суровая уличная песня о чуваке, который был круче и злее бешеной собаки. Я жил в довольно бедном районе в Сан-Лоренцо, в трёх кварталах от трейлерного парка, где вырос отец. Было жёстко, и я ассоциировал себя с тем парнем, про которого пел Джим Кроче, потому что в районе были стрёмные парни. Я попросил предков купить мне эту пластинку и выучил её вдоль и поперёк, и когда по радио крутили песню, я подпевал. Диско тоже было популярно, и я учил некоторые песни, но потом кореш подсадил меня на [альбом The Beatles 1967 года] ‘Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band’, и я ох*ел. Он оказал на меня огромный эффект.

Сколько тебе было?

Это было позже. Четвёртый или пятый класс. Предки, особенно мама, слушали попсовые песни Beatles вроде ‘I Wanna Hold Your Hand” и “Help’, но мне не давали слушать хипстерские песни Beatles, вроде ‘Helter Skelter’, которую любил Чарльз Мэнсон. После этого были AC/DC, Van Halen и Black Sabbath. Безусловно, именно у Black Sabbath я впервые услышал сатанинские тексты и подумал: «Я делаю что-то плохое!». Но было круто. Я впервые покурил травку, слушал под кайфом ‘Iron Man’ и думал, что отправлюсь прямиком в ад. Это был переломный момент. Я как раз незадолго до этого перебрался из Сан-Лоренцо во Фримонт, и у меня были друзья, которые вечно устраивали всякий п*здец, и я подружился с некоторыми обдолбышами. До этого момента я увлекался джи-джитсу. Хотел быть Брюсом Ли и приезжал на тренировки за полчаса до начала, а после оставался ещё 45 минут. Я был одержим, и мне немного не хватило до чёрного пояса. Услышав Black Sabbath, я начал курить травку и жизнь кардинальным образом изменилась. Теперь я хотел лишь играть на гитаре. Ну, изначально я хотел играть на басу. Отец одолжил мне на три месяца гитару за 45 баксов.

В школе ты был хулиганом?

Этапами. Ко второму курсу я каждый день курил травку, баловался кислотой и принимал мескалин, приходил в школу бухой и таскал с собой сатанинскую библию. Я был неудачником и с остальными ребятами в классе у меня не клеилось. Но мне удавалось получать хорошие оценки, особенно по английскому языку, но в какой-то момент школа стала меня вымораживать. Первый семестр я окончил прекрасно, а потом скатился. Мозг мой перенасытился знаниями, и больше меня учёба не интересовала. Я окончил школу с «тройками» и «двойками», но никогда не был популярным парнем в школе. Как только я открыл для себя трэш и панк, с учёбой было покончено. Я окончил школу, предки развелись, и я мотался туда-сюда. В 17 лет я ушёл из дома.

Развод может ранить детей. Как ты отреагировал?

Отец всегда был психом, и вот я подросток, привожу домой тёлок, трахаю их, они орут на весь дом, мы курим травку. Я был полным мудаком, и он стучит мне в дверь и говорит: «Заткнись там, бл*дь! Мне в 2 часа на работу!». Может быть, я таким образом бунтовал, а может быть, просто был подростком. Я об этом до 30 лет не думал. Стёр предков из своей жизни. Но отец поддерживал меня в музыкальных начинаниях, он подогнал мне гитару. А когда увидел, что у меня что-то получается и я вложил свои 200 баксов, он добавил мне ещё 200. Но предки не врубались, что я делал. Мама не врубалась – она считала меня полным кретином. В колледж я не ходил, играл в трэшевой команде, но она всегда говорила, чтобы я взялся за ум. Мама пришла на один из наших концертов – Vio-Lence разогревали GBH и The Accused, и это был рассвет краст-панка. Она сказала: «Не могу поверить, что ты тусуешься с этими отбросами. Это ужасно!». Она была в шоке, и в следующий раз пришла только в 2010 году.

Надо сказать, тогда на концертах было гораздо опаснее, чем сейчас.

Да, был полный п*здец! Но это было нормой. Мы разогревали Suicidal Tendencies и GBH; было много агрессии, сумасшедшие концерты. Но таким образом я сформировался как личность, потому что меня никто не учил, как подчинить себе толпу металхэдов – нужно было не ударить в грязь лицом перед публикой GBH и Suicidal Tendencies. И если ты им не нравишься, они надерут тебе задницу! Нет, они не будут тебя освистывать. Они залезут на сцену и плюнут в е*ало!

Казалось, что Machine Head в одночасье стали успешными и популярными, но мало кто знал, что ты завоевал признание в предыдущих командах.

Да, я играл трэшевые концерты в середине 80-х, за девять лет до того, как Machine Head добились успеха. Большинство считали это невероятным восхождениям из ниоткуда, но я практически никому не рассказывал о своём прошлом, потому что хотел, чтобы Machine Head воспринимали как самостоятельный коллектив.

Похоже, ты о своём прошлом не говорил, потому что хотел его забыть.

Да, я не знал, как об этом говорить. Когда Machine Head выстрелили, я даже не общался с семьёй. Кажется, в ’95 я впервые за многие годы отпраздновал Рождество с семьёй. ‘Burn My Eyes’ разошёлся тиражом полмиллиона копий по всему миру, и мы откатали большой европейский тур, и я помню, бабушка с мамой сказали: «Я слышала, мусорщики нормально зарабатывают, и можно устроиться на почту». Помню, вылетел из комнаты в гневе, и они каждое Рождество поднимали эту тему вплоть до ’99 года, когда у меня случилась истерика и я сказал: «Я больше не собираюсь это слушать. Вы даже не знаете, чем я занимаюсь. Я зарабатываю на жизнь музыкой и это моя работа». Тогда они в последний раз подняли эту тему. Но они росли в другое время, и если это были не Beatles или The Beach Boys, то можно было не париться. Бабушка никогда нас не видела, мама видела лишь один раз после этого, когда мы выступали с Metallica в Районе Залива в 2010 году. И я могу честно сказать, что мы ох*ительно выступили, но она всё равно не врубилась.

И когда тебе стало комфортнее обсуждать прошлое?

Потребовались годы терапии. Где-то в ’98 я прошёл через фазу саморазрушения и начал посещать сеансы терапии. Полтора года мне было тяжело, но они сказали, ты чистишь лук, словно очищаешь все слои, которые нарастил за годы. И я понял, что всё, что я создал вокруг себя, было фикцией. Это был тяжёлый процесс, и я сочинял альбом ‘The Burning Red’ [1999] и выплёскивал все эти безумные эмоции. Затем отправился в тур и был не уверен, кто я и что я, потому что был уже не тем чуваком, который сочинил первые две пластинки. И я снова вернулся к алкоголю и наркотикам. Но не занимался саморазрушением. Раньше я говорил: «Сейчас напьюсь и отп*зжу кого-нибудь или вые*у чью-нибудь тёлку». Во мне было полно ярости и гнева. Но этот новый парень был душой компании. Мне стало комфортнее заниматься своим делом и не общаться с семьёй. Отец начал приходить на наши выступления, и я думаю, у него открылись глаза, и он наконец-то врубился. Но я к тому моменту уже всё отпустил, и мне было плевать, приняли меня или нет. Это моя работа и меняться я не собираюсь. Ты продолжаешь развиваться, и даже сейчас я всё ещё никак не могу разобраться в себе. Но я играю эту музыку с 16 лет, и ничего больше делать не умею.

Тяжело ли было начать писать более эмоциональные тексты? К примеру, ‘Be Still And Know’ с альбома ‘Unto The Locust’ [2011] очень уверенная в себе и сильно отличается от всего, что было на ‘Burn My Eyes’.

Это странно, потому что всё дело в определённом периоде. Люди говорят: «’Be Still And Know’ так сильно отличается от вашего первого альбома», но между ними почти 20 лет, это ежедневная рутина, которую ты даже не замечаешь, когда находишься непосредственно в эпицентре. Все равно, что похудеть и не видеть этого, потому что ты себя и так каждый день видишь. Но стоит это увидеть другу, который не видел тебя год, и он скажет: «О, Боже, как ты похудел!». Я просто сочиняю и всё. Больше я ничего в жизни не умею. В песне ‘Be Still And Know’ я пережил очень мрачный период в жизни. Бывает, что в Районе Залива четыре месяца подряд льёт дождь, и у меня ещё было непростое время, поэтому я страдал депрессией и ни черта не складывалось. Я сидел, смотрел в окно и наконец выглянуло солнце. Я впервые за четыре месяца увидел е*аное солнце и написал: «и взойдёт солнце». А потом сразу написал весь припев.

Похоже, тебе комфортно менять звучание Machine Head, и плевать, нравится это другим или нет. Нравится ли тебе бросать вызов публике новой музыкой?

Это потрясающе, когда кому-то нравится хоть что-то из моего творчества. Если тебе нравится одна песня, я безмерно благодарен, и глупо ожидать, что тебе понравится каждый наш альбом – это уже надменность со стороны музыканта. Музыка – крайне личное, и она о том, где я нахожусь в жизни в данный момент и где ты находишься, и иногда мы пересекаемся, а иногда нет. И это нормально. Я там, где я сейчас. И не важно, какую музыку я сочиняю. Надеюсь ли я, что ты останешься со мной и пройдёшь этот путь? Конечно, надеюсь. Но это крайне нереалистично. Чувака, который сочинил ‘Burn My Eyes’, больше не существует. С тех пор я прожил совершенно другую жизнь.

В последние годы ты откровенно высказываешься о политике, особенно о массовых перестрелках в США. Как ты справляешься с ответной негативной реакцией? Тебя, похоже, многие люто ненавидят за твой язык…

О, бро, у меня невероятно толстая кожа, и так и должно быть. Но да, меня это всё равно ранит. Раз в год у меня случается по этому поводу истерика, но потом меня отпускает. Я не собираюсь вставать за трибуну и вещать, потому что большую часть жизни был тем ещё уёбком. Я не е*аный мэр и не собираюсь метить в президенты, но время от времени я смотрю на мир и думаю, что наша страна находится в глубокой жопе. Недавно, 28 июля была перестрелка [на фестивале чеснока в Гилрое, штат Калифорния. Погибло четыре человека, в том числе тот, кто стрелял, и 13 раненых]. Они пекли е*аный хлеб с чесноком, чувак. Я ещё двадцать лет назад решил, что мне просто до п*зды и я буду говорить то, что считаю нужным.

Это замечательно. К сожалению, немногие в металлическом сообществе решаются высказаться об этих проблемах…

Я посмотрел на посты многих рок-музыкантов после того случая, и им было просто пох*й. И я подумал: «Как можно молчать, когда такое творится?». Рианна критикует Трампа! Серьёзно, бл*дь? Мы полагаемся на е*аную Рианну? Я не хочу быть этим парнем, но мы живём в очень е*анутое время. Песню ‘Bastards’ я написал спустя два дня после выборов и сказал, что бл*дь, именно к этому всё и шло. И вот оно – всё то дерьмо, о котором я пел – оказалось правдой, прямо у нас на глазах.

И напоследок давай поговорим о 25-летии альбома ‘Burn My Eyes’ – тяжело ли было воссоединиться с Крисом и Логаном или это напомнило старые добрые времена?

Мы с моим менеджером и Крисом отправились ужинать, и было круто снова затусить. Я его давненько не видел. Безусловно, я был насторожен, потому что Крис давно не играл на барабанах, но как только мы стали джемовать, сомнения отпали. С Логаном то же самое – приятно было снова с ним увидеться и поболтать. Теперь мы оба очень разные. У каждого за плечами своя жизнь. Круто, что у нас есть возможность отпраздновать эту потрясающую музыку, которую мы вместе сочинили, и нам, безусловно, приятно, что спустя 25 лет до этого дерьма ещё кому-то есть дело.

Материал и перевод: Станислав “ThRaSheR” Ткачук

---

Dimon