Робб Флинн из Machine Head: «Я столько раз видел, как Фил Ансельмо «зигует», что мне уже просто надоело молчать»

[Статья из журнала "Decibel" за март 2018 года *]

Главный идеолог Machine Head о хип-хопе, наркоманском прошлом и не самом тяжёлом новом альбоме своей группы.

«В мире творится полный п*здец! Сегодня один педофил станет сенатором».

Сегодня вторник, 12 декабря, и Робб Флинн негодует по поводу выборов сенатора Алабамы – бывший судья и обвиняемый, насильник/педофил Рой Мур избирается в сенат США. К счастью, Мур проигрывает через несколько часов после того, как мы заканчиваем наш разговор с фронтменом Machine Head, но суть слов Флинна ясна: страна находится в глубокой жопе. Однако Флинн и его коллеги – гитарист Фил Деммел, барабанщик Дэвид МакКлейн и басист Джаред Макичерн – не боятся об этом говорить. Новый, девятый альбом Machine Head, ‘Catharsis’, затрагивает многие темы, от марша нацистов в Шарлоттсвиле (‘Volatile’), растущей ксенофобии и расизма в Америке (‘Bastards’), до политических махинаций 15 века короля Людовика XI (‘Heavy Lies The Crown’) и прошлом Флинна-наркоторговца в Районе Залива (‘Triple Beam’).

«На альбоме много социальных заявлений и общественной критики о невежестве граждан, потому что обществу требуется очищение, – поясняет Робб, – об этом не надо молчать, и мы сказали всё, что думаем».

Во время откровенной беседы мы с Флинном поговорили об элементах хип-хопа на альбоме, деньках, когда фронтмен продавал наркоту на улицах Окленда, и угрозах в адрес его семьи в ответ на выложенное им в интернет скандальное видео, осуждающее нацистские выходки Фила Ансельмо на благотворительном вечере Dimebash в 2016 году.

Альбом открывает строчка «А не пошёл бы этот мир к е*ене матери!». Почему решил так необычно открыть альбом?

Когда я записал эту песню, мы ещё не знали наверняка, будет она первой на альбоме или нет. Мы, кстати, написали её самой последней. Хотелось убойную мощную агрессивную песню, но всё никак не получалось. Мы записали музыку, а потом произошла перестрелка в Шарлоттсвиле. Мы следили за новостями два дня. Помню, смотрел по телеку, как убивают Хизер Хейер и ранены многие люди. И я подумал: «Какого х*ра творится?». Меня конкретно накрыло. И я пошёл в вестибюль нашей студии и тут же накатал текст песни. Через 20 минут я вернулся в свою вокальную кабину и спел то, что написал. На альбоме вы слышите первые два дубля, поэтому в песне чувствуется мой гнев и негодование. Послушав, мы решили, что ни в одну другую песню на альбоме такое не впишется.

Давай поговорим о девятиминутной песне ‘Heavy Lies The Crown’. В ней рассказывается о Людовике IX, и она прямо противоположна нынешним событиям в мире. Почему именно он?

Мне всегда нравилось читать исторические книги и смотреть исторические фильмы. Парень по имени Роберт Грин пишет классные и лёгкие для чтения книги по истории. Я читал о Людовике IX и как бы оказался в суматошной обстановке. Его называли Паучьим Королём, потому что он плёл очень тонкую политическую интригу, и никто не въезжал, что он делает, потому что король заключал безумные союзы с теми, с кем не следовало бы, однако через два года он всё же на удивление всем добивался желаемого результата. Я не на шутку увлёкся этой темой – ведь предательства и государственные измены того времени актуальны по сей день. Фил [Деммел] принёс готовую музыку, и я стал напевать о Паучьем Короле. Так и оставили.

‘Triple Beam’ – ещё одна песня, которая выделяется на альбоме. Во-первых, ты читаешь рэп, а припев ты содрал из строчки Ice-T ‘New Jack Hustler’.

Ты только посмотри! Я впечатлён вашими знаниями, ребята! [смеётся]. Меньше всего ожидал услышать от журналиста Decibel такие подробности. Браво, мать твою!

Пластинка Ice-T ‘Original Gangster’ – лучший рэп-альбом современности. Когда ты сочинял лирику для ‘Triple Beam’, ты его слушал?

Нет, но я его много раз слушал. Нравится мне эта пластинка, да и сам Ice-T. Мы перепевали его тему ‘Colors’ ещё в 1997 на альбоме ‘The More Things Change…’. На этот раз я просыпался в 4 утра и шёл за чашечкой кофе сочинять тексты. Дети и жена ещё спали, и я мог полностью сконцентрироваться на лирике. В основном, писал полнейшую х*йню, но время от времени писал о своём прошлом. В начале 90-х я толкал «колёса». Продавал эту дрянь около трёх лет. Сначала сам употреблял, а потом стал впаривать другим. Не пытайся анализировать этот процесс, но я подумал: «Пора мне уже перестать жрать «колёса», потому что я себя чуть ли не до могилы довёл. И если я продаю «колёса», то не смогу их «жрать» – ведь не могу же я догоняться тем, что продаю, а бабки мне нужны» [смеётся]. Но сейчас всё это не имеет для меня абсолютно никакого смысла.

Это в период между Vio-Lence и Machine Head было?

Да, я уже уходил из Vio-Lence и формировал Machine Head. Парочка местных наркодилеров считали меня восходящей звездой и предлагали меня за постоянную торговлю приличные бабки. И мне стало п*здец как стрёмно. Я-то хотел заработать бабла и посвятить себя группе, и тогда я подумал: «Да я никогда не выберусь из этого дерьма». Во многом, именно поэтому я увлёкся группой Machine Head – нужно было вылезать из этого болота, в которое меня засосало. Я тусовался с психами, и однажды вечером на нас напало человек пятнадцать. Я писал эти воспоминания, и меня целый час будто выворачивало от блевоты. Музыки ещё не было, но когда Фил принёс свои наработки, мне пришлось зачитать рэп, потому что получилось слишком много слов. Сначала я сомневался, что хочу говорить об этом на пластинке, но мы решили оставить.

В пресс-релизе ‘Catharsis’ ты упомянул, что лирика на альбоме была написана на «языке хип-хопа». Почему это было для тебя так важно?

На мой взгляд, в металле слишком много метафор. И у меня от этого крыша едет [смеётся]. В металле песен о войнах 150-летней давности больше, чем о событиях, которые происходят сегодня. О многом поётся, но всё скрыто метафорами – никто не выплёвывает то, что у него на душе. Похоже, тебе нравится хип-хоп, поэтому, может быть, тебе эта тема близка, но я и сам вырос на хип-хопе. Я, если что, увлекся трэшем и панком одновременно с хип-хопом. Мне нравится язык хип-хопа; нравится прямота и откровенность; некое невежество. И нравится, что нет метафор.

Также ты признаёшь, что новый альбом понравится далеко не каждому…

Да, некоторых песни заденут за живое, это уж точно. Мне кажется, половина читателей журнала Decibel возненавидит новый альбом – но, вероятно, половина из них меня просто терпеть не может [смеётся]. Мне пох*й. Я сочиняю музыку и создаю искусство. И не каждому понравится то, что я делаю – на мой взгляд, это нормально. Когда делишься своим искусством, будь готов ко всему. Я научился принимать хвалу и ненависть с долей скептицизма.

Готов ли ты к ответной реакции и резкой критике?

Я уже давно говорю, что новый альбом отличается от наших предыдущих работ. Если ‘The Blackening’ (2007) был нашей самой трэшевой пластинкой, то этот альбом – наш самый мелодичный и грувовый. Не надо ждать тяжеляка. Когда группы выпускают новый альбом, они обычно говорят: «Это наше САМОЕ тяжелое музло!». Я уже попадался на эту удочку. Но если быть честным, я такого про новый альбом сказать не могу. Это не самая тяжёлая наша работа, и не самая трэшевая. Я говорил об этом в интернете, и некоторые были раздражены. Но 26 января выйдет альбом, и вы будете рады, что я не соврал. На мой взгляд, это одна из наших лучших пластинок. Просто не самая тяжёлая.

На альбоме есть пара «мягких» акустических песен вроде ‘Behind A Mask’ и ‘Bastards’, которая звучит чуть ли не как Social Distortion. Откуда появилась эта песня?

Для меня ‘Bastards’ – фольклорная песня. Эти четыре аккорда за последние 30-40 лет переигрывались уже миллион раз. Но мне было наплевать. На следующий день после выборов мы с женой активно обсуждали эту тему. Разговор услышали мои сыновья, и пришлось им объяснить, в чём дело. Было непросто донести до них мысль, и они конкретно охренели. Они кое-что слышали о моих проблемах с нацистами, но мы старались их от всего оградить. После выборов младший сын спросил: «А что теперь будет со всеми этими нацистами?». И я был ошарашен неожиданным вопросом. Мы с ними серьёзно поговорили, и я сам остался под впечатлением. На следующий день сел и написал немного лирики, вспоминая нашу беседу: «Вчера я сказал сыновьям, иногда плохие парни побеждают…»

В песне также есть строчка о «п*дорах, нигерах и латиносах». Это ваша версия песни [Guns N’ Roses] ‘One In A Million’?

В какой-то момент всё это превратилось в безумный националистский скандал по всей Америке. Ты говоришь о строчке: «Давайте сюда всех ваших п*доров, нигеров и латиносов. Мусульман, так называемых «террористов». Мы всем будем рады, всех примем с распростёртыми объятьями и будем заодно. Лучше всем нам быть вместе. Давайте признаем, что все мы разные. Помните, что есть любовь, и слова наши могут прекратить войны». Чувак, меня всю жизнь называют нигером и п*дором. Во времена альбома ‘The Burning Red’ (1999) меня так называли дважды в неделю [смеётся]. Так что в песне я как бы возвращаю должок. Мы должны открыться и возлюбить ближнего своего, а не возводить стены.

Ты сказал, что дети мало что знали о твоих проблемах с нацистами. Ты сейчас о том видео, которое снял в ответ на выкрик Фила Ансельмо «Власть Белым» на концерте Dimebash в 2016 году?

Я четыре раза видел, как он кидает «зигу» на сцене, делает всем ненужные замечания, говорит мне заткнуться, когда нам нужно начинать заново играть песню – бля, да мы четыре раза начинали ‘A New Level’, потому что он, видишь ли, постоянно забывал слова или вечно лажал, или вообще отключал микрофон. И мы стояли и думали: «Да сколько ж можно-то, бл*дь?». Мы потом с Филом Деммелом долго обсуждали то видео, и думали, стоит нам высказаться или нет. Мы не стали ничего говорить. Но прошло 48 часов, и НИКТО и слова не сказал. Да я 20 лет наблюдаю, как этот парень «зигует» со сцены и орёт «Власть Белым» – на фестивале Ozzfest, в Барселоне, в Японии – у меня на глазах это было 15 раз, и я ни х*я не говорил. Поэтому я решил, что, наверное, хватит уже закрывать на это глаза.

Я не ожидал, что последует критика – особенно со стороны его поклонников. Но уже на следующий день под моим роликом набралось 13 000 комментариев. Администрации YouTube пришлось вмешаться и удалить 4 000 оскорблений – и я тут ни при чем – там были расистские высказывания и угрозы. Мне пришло тысяча угроз на Facebook и Instagram. Группировки неонацистов угрожали сорвать нам концерты в Европе, потому что мы были в туре, когда всё это закрутилось. Неонацисты звонили мне домой, угрожали жене и детям. Было п*здец как страшно.

И стоит мне прийти на любой концерт, как обязательно найдётся шайка придурков, которые проорут мне «Власть Белым!», когда я пройду мимо – здоровые такие ребята, с которыми мне не справиться. Я их просто игнорирую. Конечно, всё уже улеглось, но первый год был настоящий п*здец. И как я и сказал, мы старались уберечь от этого детей, потому что им не нужно слышать всё это дерьмо. Тем не менее, через несколько дней после того случая один из них меня спросил: «Пап, а что такое власть белым?». И я себя как бы похвалил, подумав: «Я очень рад, что ты этого не знаешь». Среди их друзей есть белые, темнокожие, азиаты, да и мексиканцы. Их няня – мусульманка. Ну, я постарался объяснить им как можно проще, и младший сказал: «Какой идиотизм!», на что я ответил: «Ты абсолютно прав, дружище!».

BONUS!

Отрывок из другого недавнего интервью с Роббом Флинном!

Что собой представлял музыкальный климат, когда в 1994 году на лейбле Roadrunner Records вышел ваш альбом ‘Burn My Eyes’ ?

Во многом, мы подписали контракт с Roadrunner, потому что на этом лейбле была половина наших любимых групп. У них была Sepultura, Biohazard, и атмосфера доставляла. Мы были в Окленде и занимались своим делом. Стали играть грув, нахватав элементы трэша, панк-рока и хип-хопа, и сделали некую гремучую смесь. Каким-то образом наше творчество оценили. Потрясающе быть здесь спустя 24 года. Наш новый альбом попал в хит-парад Billboard на 17 строчку. Выше места мы ещё не занимали. Мы гастролируем в поддержку нового альбома, играем 2.5 часовые сольные концерты, и всё круто.

Считаешь ли ты, что благодаря командам нового тысячелетия металл переживает ренессанс?

Не знаю. Не сказал бы. На мой взгляд, сейчас огромной популярностью пользуется попса и хип-хоп; всё изменилось. Я считаю, у каждого жанра есть своя цикличность. Понимаешь меня? На мой взгляд, современные команды не отождествляются с определённым жанром. У нас было иначе. Нас называли либо «рокерами», либо «трэшерами». Мне кажется, молодёжи наплевать. Ей нравится то, что нравится. Нравится тяжеляк, нравится попса и это прикольно. Подростки готовы слушать разную музыку, и так, на мой взгляд, и должно быть. Они открыты к восприятию любой музыки.

Что для группы вроде Machine Head значат стриминг-сервисы в 2018 году?

Они составляют свои плейлисты. У меня полно плейлистов на телефоне. Выбираю любимые песни и кидаю в плейслист. У меня есть плейлист, который я слушаю в «качалке», есть, который слушаю, когда хочу расслабиться. Есть плейлист для отрыва, когда я хочу устроить весёлую тусовку. Начинается он с песни Rolling Stones ‘Honky Tonk Women’. Всё очень просто, и мне нравится. Но благодаря новым технологиям я совершенно перестал запоминать номера телефонов [смеётся]. Ни один номер телефона не помню. Понятия не имею, у кого какой. Раньше знал все телефоны наизусть, а теперь ничего не помню.

Думаете ли вы исполнить альбом ‘Burn My Eyes’ в 2019 целиком?

Да, думаем. Альбому ‘The Burning Red’ исполняется 20 лет, а ‘Burn my Eyes’ отмечает 25-летие, поэтому мы что-нибудь придумаем. Найдём место и время, чтобы отметить круглую дату, но мы редко когда оглядываемся назад. Мы занимаемся своим делом. Посмотрим. Ведь никогда не говори «никогда». Сейчас у нас всё здорово. Думаю, все мы гордимся тем, что можем выйти на сцену и сыграть песни с нового альбома, который занимает лучшие места в хит-парадах по всему миру – в Америке, Канаде, Австралии и так далее. За 24 года ничего подобного с группой ещё не было. Мы не ожидали такого успеха после столь долгой карьеры. Обычно такого не бывает [смеётся]. Опять же, из-за того, что мы родом из Района Залива, мы всегда были в тени Metallica, да и не только мы. Многие считают, что экстремальную музыку в Районе Залива играет только одна Metallica. Всё равно, что пытаться соревноваться с The Beatles. Все постоянно спрашивают: «А, так это другая группа из Ливерпуля?». Есть Metallica и все остальные. На мой взгляд, во многом, именно из-за этого мы стали работать и трудиться в два раза усерднее и сильнее, чтобы чего-то добиться. Нужно было показать, что мы – самостоятельная группа, отличающаяся от остальных коллективов из Района Залива и Штатов в целом. У нас свой фирменный стиль и образ. Да, Metallica – величайшая группа, мы их очень любим, и в юности они оказывали на нас огромное влияние, но нужно было найти свой собственный путь. Меня поражает, что мы по-прежнему кому-то интересны. Это не может не радовать. Очень круто.

Материал и перевод: Станислав “ThRaSheR” Ткачук

* иностранная пресса печатается на месяц-полтора вперёд

---

Dimon